ПОЭМА О ГРЕТЕ
Какой-то временем задушенный поэт...
Г. Худякову
О этот юг...
Склони приятель ухо...
Словесной прелести...
Как сладко жить в чужой стране...
Из Тристана Тцара
Запутав-заплутав...
БАЛЛАДА
Festina lente
Абсолют
Памяти Лени Черткова и Бори Козлова
Мне снился сон перемещений...
Три стихотворения Игорю Лощилову
Как хрупок человек. Сегодня он герой...
Музыка Антона Ровнера
ПОЭМА О ГРЕТЕ
Юджину Ричи.
1.
Начнем повествование о Ричи,
который в прошлом человек горячий,
с годами стал терпимее и кроче,
поелику нельзя было иначе.
Его губа с младенческим прикусом
(она была прикушена им в детстве),
его стихи почти всегда со вкусом
и даже со страдальческим эстетством,
и то, как он держался и смотрел,
и как он в разговоре был несмел
и горячился, чтобы скрыть смущенье,
теряя нить и защищая мненье, -
все выдавало в нем горячий ум
и сердце, полное холодных дум.
2.
Начнем повествование о Грете,
которая не девушка в берете,
не пристяжная сивая в карете,
не пушка семиствольная в секрете,
не галка на багдадском минарете,
не пекиниз в жилете на паркете,
не муза в размышленье о поэте,
пока поэт- на матовом рассвете -
в одной руке в слезах посланье Грете,
другая - на холодном пистолете,
а между глаз зловещая дыра...
Нет, никакому дошлому эстету
ни к этому, ни к будущему лету
не разрешить никак шараду эту,
поэтому я сам представлю Грету,
когда придет для этого пора.
Теперь, чтобы продолжить нашу повесть,
определим, что значит слово совесть,
горячий холод и сухая влага,
трусливый пыл и робкая отвага -
все стерпит бессловесная бумага.
А мы пока продолжим повесть эту
про нашего приятеля и Грету,
соединив отвагу, влагу, совесть,
простив читательскую бестолковость,
и объяснив топтание на месте
тем, что завязли наши ноги в тесте.
4.
Всяк знает, что трудней всего начало,
для этого придумали мочало,
а после присобачили к колу,
пока тот кол валялся на полу.
И все же нету никого на свете,
кто б достоверно что-нибудь о Грете
мог рассказать,
хотя хвалился рак,
что он-то уж наверно не дурак ,
что он, конечно, знает все секреты
и обстоятельства малышки Греты,
но это все пустой самообман,
морока, обольщенье и туман.
(Заметим в скобках: unsereGretchen
ist kein FaustischesMadchen).
5.
Молодость Греты
(музыка)
6.
Умрем, но не откроем вам секрета.
Приманкой пусть нам верно служит Грета,
которая, как новая комета,
сверкает в небе ртутной каплей света,
а под водой - загадочным крючком.
Зато пусть Ричи будет поплавком,
распластанным на лоне вод ничком,
который хоть потоком и влеком,
хоть кружится волчком,
хоть бьется в нервной пляске,
но все равно, привязанный на леске,
он не взлетит и не пойдет на дно,
а будет плыть, как в проруби бревно.
7.
Печально нам взирать на наши други,
которые сгибаясь от натуги,
взвалив на горб семейные тюки,
агностиками стали от тоски,
на тех, что заливались соловьями,
а нынче деловыми муравьями
таскают в ямку жирные куски.
Печально наблюдать нам и других -
в циновки превратили дамы сердца их.
Иные же друзья для вящей славы,
потыркавшись налево и направо,
несчастно и упорно, как кроты,
копают к ней подземные ходы.
8.
Никто не избежит своей судьбы,
которой мы извечные рабы,
которая скучать нам не дает,
наотмашь нас и в хвост, и в гриву бьет,
давно уж гор златых нам не сулит,
на службу поступать скорей велит.
И Ричи наш не избежит капкана,
которым станет знойная Розанна.
Прорвав бумагу, тут явился кит,
обрызгав автора из своего фонтана.
При чем тут кит! - воскликнет ошалело
читатель, коему до смерти надоело,
зевая, авторскую наблюдать тщету
наматывать слова на пустоту.
Махнув хвостом, А почему бы нет! -
кит отвалил, - таков был мой ответ.
9.
Продолжим нашу повесть без сюжета,
вернее, без классического. Где-то
должны мы все же вынырнуть куда-то,
тогда-то и пойдет сплошная вата.
Пока же мы ныряем глубоко -
нам дышется и пишется легко.
Не так ли возникало рококо?
Не так ли сочинялись пасторали,
которые хотя и постарели,
нисколько от того не обветшали,
но острым сыром стало молоко?
10.
Все лучшее приходит без натуги,
и нашей вовсе нету в том заслуги,
а если и придется потрудиться,
то это тоже может пригодиться.
Итак, продолжим повесть без предмета,
быть коим обещала, впрочем. Грета.
А как там, кстати, поживает Ричи,
в повадках у кого есть что-то птичье?
Все так же ли он путан и невнятен?
(Язык невнятиц люб нам и приятен).
Все так ли он прилежен и опрятен?
(Но даже солнце в небе не без пятен).
11.
Как царь Эдип был озадачен сфинксом,
как ты, читатель, поглощен торговлей,
мошенничеством или рыбной ловлей,
так друг наш озабочен вечным иском:
теряя меру и забыв приличье,
он ищет то, чему он сам обличье.
Пока Фальстаф мошенничал и врал,
герой наш вычислял свой интеграл.
Пока Пер Гюнт играл с судьбою в прятки,
герой наш наступал себе на пятки.
Пока готовил Клавдий в ступе брату яд,
герой прокалывал булавкой собственное я,
и бился мотылек моего приятеля
под беспощадным взглядом наблюдателя.
12.
Страдания Греты
(музыка)
13.
Ax, Грета, Грета, порох, баловница,
в пригоршне присмиревшая синица,
журавль в небе, жаркий уголек,
пронизанный булавкой мотылек.
Ах, милая... пришла пора признаться
достаточно темнить и запинаться,
ходить кругами и терять следы
в предчувствии отчаянной беды
или удачи, коих ты причина,
скажи, какая мощная лавина
подхватит нас, закрутит, понесет
и к берегу последнему прибьет,
когда наш час назначенный придет
и новая откроется картина:
когда поблекнут краски декораций
среди больших и малых пертурбаций.
14.
Когда пробьет назначенный нам час
и вежливо попросит нас
смотритель нелицеприятный
немедленно и безвозвратно
покинуть выставку кривых зеркал,
каморку слез и смеха,
кунсткамеру рассыпанного эха,
и ярко вспыхнув, занавес в прорехах
откроет огнедышащий провал,
и слижут языки огня
тебя, читатель, и меня,
тогда не нам ли в мягких струях света
помашет крылышками Грета?
И вот вся наша топография:
жизнь - матрица, смерть - литография,
смерть - мотоцикл, а жизнь - обочина
с краев дороги приторочена.
Угрюм, нечесан, неказист,
куда летишь, мотоциклист,
какой заботой поглощен,
прохожих треском обдавая,
по небу искры рассыпая,
как некий новый Фаэтон,
или как Леня Аранзон,
в крикет с Державиным играя.
G7
16.
Мой друг - одна моя забота.
Блуждая с ним меж инфернальных сфер
средь всполохов пунического ветра,
я сбился с сатирического метра,
первоначальный потеряв размер.
Оплошности подобной чтобы впредь избегнуть,
я памятник решил себе воздвигнуть. •
EXEGI MONUMENTUM
ПАМЯТНИК
Я памятник себе воздвиг повыше Миши,*
хотя в Израиле жара посуше,
а здесь в Нью-Йорке выживают только мыши,
что дышат через зад и через уши.
* Гробмана
17.
Мы долго наступая отступали,
и слабые читатели устали,
а сильные читатели уснули,
как часовые спят на карауле,
как курица полезла спать в бульон,
как сладко дремлют мухи в паутине,
как спят взахлеб отшельники в пустыне,
а пауки разводят котильон.
В сны завернувшись с головы до пят,
мои читатели так упоенно спят.
18.
Несись вперед, поэма отступлений,
пусть спящий спит, но не скудеет гений,
пусть мертв мертвец, но не пустует трон,
пока в движеньи кисть, резец или плектрон,
поэта ж увенчаем мы венком
и обдадим презренья кипятком.
Лети назад, фантазия поэта,
туда, где рядом с рифмой-пустяком
нас терпеливо поджидает Грета.
19.
Что если для разнообразия,
а также ради безобразия
мы в девятнадцатой строфе
устроим аутодафе.
Удар кремня и вспыхнул трут,
пылай смелей, наш легкий труд.
20.
Прощание с Гретой
(музыка)
21.
Терзает пламя быстрые листы,
ломает пламя строфные кусты,
и черный дым клубится над огнем
и ярко пепел пламенеет в нем,
огонь палит слова и гнет строку,
и вспархивает Грета к потолку.
22.
Предвижу расставание с предметом,
который занимал нас прошлым летом,
а вас забавит будущей зимой,
прощанье с этим светом, этой тьмой,
с высоким посохом, с дырявою сумой,
с поэмой своенравной этой,
с причудливой меж строк виньетой,
с галетой, кетой, эстафетой,
с конфетой, метой, эполетой,
со стенгазетой и штиблетой,
с монетой, битой, нищетой
и поэтической тщетой -
друзья мои, простимся с Гретой.
23.
Друг Ричи нами также не забыт,
он вовсе не был автором убит
(злодей, стыдись такого подозренья!),
он лишь ушел из поля зренья,
поскольку оказался без зазренья
с персоной авторскою слит.
Он просто человек элиты,
его судьба - судьба улиты,
что сладко в раковине спит,
пока кругом весь мир горит:
его святое неучастье
не множит общего несчастья.
24.
Прощай, прощай, мой друг, моя подруга,
вы - утешенье моего досуга
и украшенье шуточной поэмы,
хоть без сюжета, все же не без темы.
Прощай и ты, соавтор, сочитатель,
соперник, согерой и сомечтатель,
кого я недомолвками дразнил
и кто музыку к Грете сочинил.
Прощайте, кто нам рады и не рады,
пусть наши вам останутся награды,
а мне одна награда дорога -
оставить с дураками дурака.
25.
Предвидя новые забавы,
ночные шумные потравы,
друзей веселые оравы
и пьяно-пряные труды,
я говорю: не ради славы,
а для веселья и растравы
прудите яркие пруды,
растите звонкие сады
и многолистые дубравы
благословенной ерунды,
где в золотых тенетах света
мелькает крылышками Грета!
1985 г,
Нью-Йорк
***
Из сборника "Рим и лев"
Какой-то временем задушенный поэт —
с недоумением оглядывает век,
пока орда нечёсанных примет
его оплёвывает имя рек –
кого стыдиться, если нет окраин,
и кашель улицы — апофеоз тщеты,
а дом, в котором проживаешь ты,
пока что не построен.
Садится солнце за большую реку —
как красный слон, бредущий умирать,
готовый стать
цветком в петлице века.
Бредёт поэт, он — красный слон,
огромный, одинокий и нелепый —
и только к тем, кто от рожденья слепы,
причастен он.
***
Г. Худякову
Доброе утро, Господи.
Который там (не пробить –
к пяти или пять? – кромешную) –
чаю бы сочинить.
Сигарету бы, Господи.
Где-то я их вчера...
Уж больно далёк ты, Господи.
Не докличешься – а-а-а –
у-у-у! – за окном ни проседи,
такою коль припугнут...
Помолюсь-ка я лучше, Господи,
зге, которая тут,
посвечу я ей сигаретой –
чего уж там, не фига,
просвищу я с ней до рассвета.
Доброе утро, зга.
***
О этот юг,
о эта Ницца,
о это ю,
в руке синица,
журавль взмывает в облака,
и ветра влажная рука
касается руки поэта,
и море посредине света,
и звёзд прозрачная река.
О это о —
в руке синица,
о эта жизнь —
слепая птица,
журавль корчится в пыли,
ещё не в силах разлучиться
и с этим о,
и с этой Ниццей,
и с морем посреди земли.
***
склони приятель ухо
и вслушайся в урок:
нет Бога кроме вздоха
и я его пророк
нет аха кроме оха
и я его свирель
нет эха кроме вздоха
и я его сирень
страдание – удача
сомнение – курьёз
нет смеха кроме плача
нет Бога кроме слёз
нет оха кроме аха
и я его глоток
нет Бога кроме вздоха
и я его пророк
***
словесной прелести
прохладная слюда
пленяет тускло-серебристым ухо
и замирают перепонки слуха
и в раковине плещется вода
умри пловец на тонкой ноте ля
плыви пловец на нищету коралла
туда где в скалах перлы расплескала
и перья пены скомкала земля...
***
Как сладко жить в чужой стране
в садах с опавшими годами
в годах с застывшими плодами
с завьюженными городами
оцепеневшими во мне.
Как сладко слушать в тишине
часов скупое бормотанье
когда меняя очертанье
всплывают тени на стене.
Я долго слушаю тебя
во мне рождаются затеи
во мне волнуются психеи
потом пустеют все аллеи
и в тонкий луч вступает я.
***
Из Тристана Тцара
НА СМЕРТЬ ГИЙОМА АПОЛЛИНЕРА
что мы знаем
что мы знаем о чёрной тоске
горечь времени холода
в наших мышцах проделала дыры
мудрый клетке он предпочёл бы свободу, если б:
если б снег падал вверх
если б солнце всходило ночами
нас согревать
а деревья свисали кронами вниз —
редчайшие слёзы!
и птицы гуляли б средь нас
любуясь своим отраженьем
в тихом озере над головой —
тогда б мы увидели:
смерть — прекрасный, просторный, бесконечный вояж свободный от плоти-
остова-хрящей-сухожилий
***
запутав-заплутав
устало отбиваясь
не принимая
не желая
жизнь
смерть
заставленность
барахтаясь
борясь
храня
не подпуская
одиноко
дни
упорно
ночи
годы
до конца
казалось бы
но где
хотелось бы
куда там
вот-вот откроется
отстаньте наконец
всё видится:
короткая пробежка
и сердце
встрепенётся
и — салют
***
БАЛЛАДА
не помня прошлого, не зная сроков
и по привычке всё ещё живой,
я говорю, мотая головой:
во мне горит костёр былых пророков,
во мне живут опальные цветы –
ночь Иеговы и зарницы Феба,
но хмурится обиженное небо
и в воду опрокинуты мосты,
я говорю: поэты и державы
ушли во тьму своей неверной славы,
я – велимир и лев, и мир, и рим,
я – пятый Рим, и мы опять горим,
я говорю: в преддверии разлуки,
пусть навсегда остынут эти звуки,
пусть сгинет всё, что было сердцу мило, –
полуночное пусть горит светило.
***
Festina lente. Я живу.
Шаги мои легки.
Шестой десяток на плаву
и каждый шаг с руки.
Куда торопится мотор,
куда спешит вода
самой себе наперекор -
откуда и куда?
Festina lente. Направляй
наш экипаж, пилот.
Дорога в ад, дорога в рай
единая ведёт.
Festina lente. Торопись,
однако, не спеша.
Повсюду ширь, повсюду высь,
и всё – одна душа.
***
Абсолют
в этот краткий миг разлуки
называющийся встречей
в этой обморочной ночи
называющейся днём
в миг меня постигшей смерти
называющейся жизнью
в этом бденье-нераденье
нерешительных минут
по протоптанной
дорожке
из незапертой
калитки
на замшелую
полянку
тихо выползла
улитка
по прозванью
Абсолют
1988
Памяти Лени Черткова и Бори Козлова
Ушел поэт, ушел художник,
кто оплошал -
свободный дух или заложник
пустых зеркал,
и есть ли где-нибудь свобода
и ровный свет,
и в чем значенье перехода -
ответа нет.
Пустой колышется треножник,
экран погас,
ушел поэт, ушел художник,
который час,
какое там тысячелетье,
и век какой,
отчаянное лихолетье
или покой?
Блажен, кто верит в Провиденье,
в загадки снов,
кто скор отгадывать значенье
и смысл основ,
кто слышит отзвук неслучайный
созвучных муз,
кому открыты двери тайны
сердечных уз.
Но мы, но мы - нам нет спасенья,
надежды нет,
нам, кто не ведает сомнений,
не светел свет,
для нас, беспечных и холодных,
лишь темнота,
существование пустотно
и смерть пуста.
15.7.2000
***
Мне снился сон перемещений
среди несметных орд.
Из всех возможных направлений
я выбираю – норд.
Я между лиц ищу подобий,
но нахожу едва ль.
Из всех предложенных загробий
мне всех родней – февраль.
Из блюд, предложенных на ужин,
я выбираю стынь.
Кому я нужен и не нужен
среди моих пустынь.
Желанная атараксия –
мой вечный дом,
а за окном моя Россия
мне машет сломанным крылом.
октябрь, 2002
***
Три стихотворения Игорю Лощилову
1
Плетенье слов серьезная забава
и пение – не менее серьезно
а также дуновенье и шипенье,
но всех важней молчание словес.
Весь черный, словно вымазанный сажей
я вышел из Петровского пассажа
с намереньем немного погулять
но вспомнилась мне станция Купавна
которую я посетил недавно
тому лет тридцать или тридцать пять
Тут загляделась на меня ворона
на ней была блестящая корона
пускай глядит – в поглядке нет урона
особенно когда глядят с небес
Я сам оттуда – чем мы с ней не пара –
я знаю все щербинки тротуара
но путаю излучины небес
я очень шустрый и партикулярный
мной был открыт и жанр эпистолярный
и клей столярный и медведь полярный
и множество других таких чудес
2
Кто это там стоит
один на всю Россию
он м. б. пиит
он м. б. мессия
а может он сидит
или прилег на лавку
а может он сердит
что проглотил булавку
кто это там бежит
олень или мужчина
он м. б. пиит
он м. б. Лощилов
он кажется упал
и кажется ушибся
он кажется устал
и кажется ошибся
кто там заводит речь
как будто бы пластинку
про вечер и про печь
про пламя и тростинку
про то что он стоит
один на всю Россию
про то что он пиит
про то что он мессия
кто там издалека
ему цветочком машет
речей или река
или девчушка маша
и для чего они
стоят, лежат в постели
и для чего нам дни
и сутки и недели
зачем нам табурет
и родина впридачу
зачем нам этот свет
и что все это значит
и для чего гранит
подумайте Лощилов
вы все-таки пиит
вы все-таки мужчина…
3
Заткнув зловреднейшую балаболку
злодей пошел по перелеску
жуя надкусанную булку
прикинувшуюся луной
шептали губы: или–или
а рядышком бродили
пенитенциарные потемки
где государственник Потемкин
просвистывал
семиписуарные тесемки
крепостничества
повисшие меж мною и не-мной
К концу поближе появилось слово
“изюм”, хоть нам теперь не до инжира
поэзия – она не фунт изюма
ей не до жира
она сегодня нездорова
поэзия равна
наперстку черного Смирнова
бокалу красного вина
Лощилов, что там налощил
щелкунчик иль, лещом защелкав,
щегленок угощал
щавелевой щебенкой
щеголих
Лощилов волищоЛ
хил лих
иль это отэли
Лощилов соглашайтесь на нули…
2004
***
Как хрупок человек. Сегодня он герой,
А завтра – дымка над горой.
*
Воспоминанья душат мысль.
От их когтей
Ей хочется уйти.
Они как тигр.
Она как тень.
Она как мышь.
*
Дни мои однообразны
Ни светлы, ни безобразны,
Не легки, не тяжелы
Не велики, ни малы.
*
Как эфемерны тени
Гадеса.
Нет в них веса.
Они как гости наших сновидений.
*
Собака моего соседа
Меня всегда встречает лаем
И провожает тоже лаем
И мы с моим соседом знаем
Что прячется за этим лаем
*
Я глупею с каждым днем
Стал я камнем, стал я пнем,
Стал защелкой, стал затычкой,
Затирушкой, закавычкой –
Самому себе привычкой.
*
Нет в мире равенства. Один
Другому не ровня.
Возьми меня:
Я – Ровнер.
17.04.06
Смотрите также:
Статья А.Ровнера и В.Андреевой "Третья литература"
