Александр Введенский. Избранные произведения

Кругом возможно Бог

Элегия

Ответ богов

Потец

Где. Когда.

 

 

 

КРУГОМ ВОЗМОЖНО БОГ

(СВЯЩЕННЫЙ ПОЛЁТ ЦВЕТОВ)

 

Солнце светит в беспорядке,

и цветы летят на грядке,

Тут жирная земля лежит как рысь.

Цветы сказали небо отворись

и нас возьми к себе.

Земля осталась подчинённая своей горькой

судьбе.

 

Э ф сидит у ног воображаемой летающей

девушки. Крупная ночь.

 

Э ф.

 

Здравствуй девушка движенье,

ты даёшь мне наслажденье

своим баснословным полётом

и размахом ног.

Да, у ног твоих прекрасный размах,

когда ты пышная сверкаешь и носишься над

болотом,

где шипит вода, -

тебе не надо никаких дорог,

тебе чужд человеческий страх.

 

Д е в у ш к а.

 

Да, я ничего не боюсь,

я существую без боязни.

 

Э ф.

 

Вот родная красотка скоро будут казни,

пойдём смотреть?

А я знаешь всё бьюсь, да бьюсь,

чтоб не сгореть.

 

Д е в у ш к а.

Интересно, кого будут казнить? 

 

Э ф.

Людей. 

 

Д е в у ш к а.

 

Это роскошно.

Им голову отрежут или откусят.

Мне тошно.

Все умирающие трусят.

У них работает живот,

он перед смертью усиленно живёт.

А почему ты боишься сгореть?

 

Э ф.

А ты не боишься, дура? 

Взлетела как вершина на горе,

Блестит как смех твоя волшебная фигура.

Не то вы девушка, не то вы птичка.

Боюсь я каждой спички,

Чиркнет спичка,

и заплачет птичка.

Пропадёт отвага,

вспыхну как бумага.

Будет чашка пепла

на столе вонять,

или ты ослепла,

не могу понять.

 

Д е в у ш к а.

 

Чем ты занимаешься ежедневно.

 

Э ф.

 

Пожалуйста. Расскажу.

Утром встаю в два –

гляжу на минуту гневно,

потом зеваю, дрожу.

На стуле моя голова

Лежит и смотрит на меня с нетерпением.

Ладно, думаю, я тебя надену.

Стаканы мои наполняются пением,

В окошко я вижу морскую пену.

А потом через десять часов я ложусь,

лягу, посвищу, покружусь,

голову отклею. Потом сплю.

Да, иногда ещё Бога молю.

 

Д е в у ш к а.

 

Молишься значит?

 

Э ф.

 

Молюсь конечно.

 

Д е в у ш к а.

 

А знаешь, Бог скачет

вечно.

 

Э ф.

 

А ты откуда знаешь

идиотка.

Летать – летаешь,

а глупа как лодка.

 

Д е в у ш к а.

 

Ну не ругайся.

Ты думаешь долго сможешь так жить.

Скажу тебе остерегайся,

учись гадать и ворожить.

Надо знать всё что будет.

Может жизнь тебя забудет.

 

Э ф.

 

Я тебя не пойму:

голова у меня уже в дыму.

 

Д е в у ш к а.

 

Да знаешь ли ты что значит время?

 

Э ф.

 

Я с временем не знаком,

увижу я его на ком?

Как твоё время потрогаю?

Оно фикция, оно идеал.

Был день? был.

Была ночь? была.

Я ничего не забыл.

Видишь четыре угла?

Были углы? были.

Есть углы? скажи, что нет, чертовка.

День это ночь в мыле.

Всё твоё время верёвка.

Тянется, тянется.

А обрежь, на руках останется.

Прости милая,

я тебя обругал.

 

Д е в у ш к а.

 

Мужчина пахнущий могилою,

уж не барон, не генерал,

ни князь, ни граф, ни комиссар,

ни Красной армии боец,

мужчина этот Валтасар,

он в этом мире не жилец.

Во мне не вырастет обида

на человека мертвеца.

Я не Мазепа, не Аида,

а ты не видящий своего конца

идём со мной.

 

Э ф.

 

Пойду без боязни

смотреть на чужие казни.

 

В о р о б е й (клюющий зёрна радости).

 

Господи, как мир волшебен,

как всё в мире хорошо.

Я пою богам молебен,

я стираюсь в порошок

перед видом столь могучих,

столь таинственных вещей,

что проносятся на тучах

в образе мешка свечей.

Боже мой, всё в мире пышно,

благолепно и умно.

Богу молятся неслышно

море, лось, кувшин, гумно,

свечка, всадник, человек,

ложка и Хаджи-Абрек.

 

Толпа тащится. Гуляют коровы они же быки.

 

К о р о в ы.

 

Что здесь будут делать?

 

О н и ж е б ы к и.

 

Будут резать, будут резать.

 

К о р о в ы.

 

Неужто нас, неужто вас.

 

Г о л о с.

 

Коровы во время холеры не пейте квас

и будет чудесно.

 

Коровы они же быки спокойно уходят.

Появляется царь. Царь появляется. Темнеет в глазах.

 

Ц а р ь.

 

Сейчас, бесценная толпа,

ты подойти сюда.

Тут у позорного столба

будет зрелище суда.

Палач будет казнить людей,

несть эллин и несть иудей.

Всякий приходи созерцай,

слушай и не мерцай.

Заглушите приговорённых плач

криком, воплями и хохотом.

Бонжур палач,

ходи говорю шёпотом.

Люди бывают разные,

трудящиеся и праздные,

сытые и синие,

мокрые и высокие,

зелёные и глаженые,

треугольные и напомаженные.

Но все мы люди бедные в тиши

однажды плачем зная что мы без души.

Это действительно тяжёлый удар

подумать что ты пар.

Что ты умрёшь и тебя нет.

Я плачу.

 

П а л а ч.

 

Я тоже.

 

Т о л п а.

 

Мы плачем.

 

П р и г о в о р ё н н ы е.

 

Мы тоже.

 

На площади раздался страшный плач. Всем стало страшно.

Входят Эф и Девушка.

Д е в у ш к а.

 

Повадился дурак на казни ходить,

тут ему и голову сложить.

 

Э ф.

 

Гляди потаскуха на помост,

но мне не наступай на хвост.

Сейчас произойдёт начало.

 

Толпа как Лондон зарычала,

схватила Эф за руки-ноги,

и потащив на эшафот,

его прикончила живот,

и стукнув жилкой и пером

и добавив немного олова,

верёвочным топором

отняла ему голову.

Он сдох.

 

Ц а р ь.

 

Он плох.

Скажите как его имя.

Пойду затоплю камин

и выпью с друзьями своими.

 

В о о б р а ж а е м а я д е в у ш к а (исчезая):

 

Его фамилия Фомин.

 

Ц а р ь.

 

Ах какой ужас. Это в последний раз.

 

Палач убегает.

 

 

 

 

             Фомин лежал без движенья

 

 

на красных свинцовых досках.

Казалось ему наслажденье

сидит на усов волосках.

Потрогаю, думает, волос,

иль глаз я себе почешу,

а то закричу во весь голос

или пойду подышу.

Но чем дорогой Фомин,

чем ты будешь кричать,

что ты сможешь чесать,

нету тебя Фомин,

умер ты, понимаешь?

 

Ф о м и н.

 

Нет я не понимаю.

Я жив.

Я родственник.

 

Д е в у ш к а.

 

Кто ты родственник небес,

Снег, бутылка или бес.

Ты число или понятие,

приди Фомин в мои объятия.

 

Ф о м и н.

 

Нет я кажется мёртв.

Уйди.

 

Она спешит уйти.

 

Ф о м и н.

 

Боги, боги, понял ужас

состоянья моего.

Я с трудом в слезах натужась

свой череп вспомнить не могу.

Как будто не было его.

Беда, беда

 

(расписывается в своём отчаянном положении и с трудом бежит).

 

Д е в у ш к а.

 

Фомин ведь ты же убежал,

и вновь ты здесь.

 

Ф о м и н.

 

Я убежал не весь.

Когда ревел морской прибой,

вставал высокий вал,

я вспоминал, что я рябой,

я выл и тосковал.

Когда из труб взвивался дым

и было всё в кольце,

и становился я седым,

росли морщины на лице,

я приходил в огонь и в ярость

на приближающуюся старость.

И когда осыпался лес

шевелился на небе бес.

И приподнимался Бог.

Я в унынии щёлкал блох.

Наблюдая борьбу небесных сил,

я насекомых косил.

Но дорогая дура,

я теперь безработный,

я безголов.

 

Д е в у ш к а.

 

Бесплотный

садится час на крышку гроба,

где пахнет тухлая фигура,

вторая тысяча волов

идёт из города особо.

Удел твой глуп

Фомин, Фомин.

Вбегает мёртвый господин.

 

(Они кувыркаются).

П ё т р И в а н о в и ч С т и р к о б р е е в один в своей комнате жжёт поленья:

 

Скоро юноши придут,

скоро девки прибегут

мне рассеяться помочь.

Скоро вечность, скоро ночь.

А то что-то скучно,

я давно не хохотал,

и из рюмки однозвучной

водку в рот не грохотал.

Буду пальму накрывать,

а после лягу на кровать.

 

Звонит машинка, именуемая телефон.

 

Да, кто говорит.

 

Г о л о с.

 

Метеорит.

 

С т и р к о б р е е в.

 

Небесное тело?

 

Г о л о с.

 

Да, у меня к вам дело.

Я, как известно, среди планет игрушка.

Но я слыхал, что у вас будет сегодня пирушка.

Можно прийти?

 

С т и р к о б р е е в.

 

Прилетайте (вешает трубку).

Горжусь, горжусь, кусок небесный

находит это интересным,

собранье пламенных гостей,

их столкновение костей.

Не то сломался позвонок,

Не то ещё один звонок.

Кто это? Пётр Ильич?

 

Г о л о с.

 

Нет, Стиркобреев, это я. Паралич.

 

С т и р к о б р е е в.

 

А, здрасьте. ( В стороны). Вот так несчастье.

Что вам надо.

 

Г о л о с.

 

Шипенье слышишь ада

вонючий Стиркобреев?

Зачем тебе помада,

ответь, ответь скорее.

 

С т и р к о б р е е в.

 

Помада очень мне нужна,

сюда гостить придёт княжна,

у нея Рюрик был в роду.

 

Г о л о с.

 

Я тоже приду.

 

С т и р к о б р е е в.

 

Час от часу не легче.

Пойду приготовлю свечи,

а то ещё неладною порой

напросится к нам в гости геморрой.

 

Комната тухнет. Примечание: временно.

Раздаются звонки. Входят гости.

 

Н и к о л а й И в а н.

 

Как дела? как дела?

 

С т е п а н С е м ё н о в.

 

Жутко, жутко.

 

М а р. Н а т а л ь е в.

 

Я едва не родила,

оказалось это шутка.

Где уборная у вас,

мы дорогой пили квас.

 

Ф о м и н.

 

Здравствуй Боря.

 

С т и р к о б р е е в.

 

Здравствуй море.

 

Ф о м и н.

 

Как? как ты посмел.

Я тебе отомщу.

 

В его ногах валялся мел.

Он думал: не спущу

я Стиркобрееву обиды.

Летали мухи и болиды.

 

Ф о м и н.

 

Если я море,

где мои волны.

Если я море,

то где чёлны.

 

А гости веселы, довольны,

меж тем глодали часть халвы

с угрюмой жадностью волны.

Открывается дверь. Влетает озябший М е т е о р и т:

 

Как церковный тать

обокравший кумира,

я прилетел наблюдать

эту стенку мира.

 

Г ос т и ( поют).

 

В лесу растёт могилка,

На ней цветёт кулич.

Тут вносят на носилках

Болезнь паралич.

 

С т и р к о б р е е в.

 

Ну, всё в сборе

сядем пить и есть.

 

Ф о м и н.

 

Я напомню Боря,

что мне негде сесть.

 

С т и р к о б р е е в.

 

Эй ты море,

сядь под елью.

 

М а р и я Н а т а л.

 

Быть, чувствую, ссоре.

 

В с е (хоро м ) .

Да, дело кончится дуэлью.

 

(Они пьют).

 

С е р г. Ф а д е е в.

 

Нина Картиновна, что это, ртуть?

 

Н и н а К а р т и н.

 

Нет, это моя грудь.

 

С е р г. Ф а д е е в.

 

Скажите, прямо как вата,

вы пушка.

 

Н и н а К а р т и н.

 

Виновата,

а что у вас в штанах.

 

С е р г. Ф а д е е в.

 

Хлопушка.

 

(Все смеются. За окном сияние лент.)

 

К у н о П е т р. Ф и ш е р.

 

Мария Натальевна, я не монах,

разрешите я вам поцелую пуп.

 

М а р и я Н а т а л.

 

Сумасшедший, целуйте себе зуб.

Ниночка, пойдём в ванну.

 

Г о с т и.

 

Зачем.

 

М а р и я Н а т а л.

 

Пойдём попишем.

 

Г о с т и.

 

Слава Богу.

А мы чистым воздухом пока подышим.

 

С т и р к о б р е е в.

 

В отсутствии прекрасных женщин

тут вырастет мгновенно ель.

На это нужно часа меньше.

Сейчас мы сделаем дуэль.

 

Ф о м и н.

 

Я буду очень рад

отправить тебя в ад.

Ты небесное светило,

ты что всех нас посетило,

на обратном пути

этого мертвеца захвати.

 

С т и р к о б р е е в.

 

Паралич ты царь болезней,

сам пойми, в сто крат полезней

чтобы этот полутруп

умер нынче бы к утру б.

 

П а р а л и ч и м е т е о р и т.

 

Мы будем секундантами. Вот вам ножи.

Колитесь. Молитесь.

 

Ф о м и н.

 

Я сейчас тебя зарежу,

изойдёшь ты кровью свежей,

из-под левого соска

потечёт на снег тоска.

Ты глаза закроешь вяло,

неуклюже ляжешь вниз.

И загробного подвала

ты увидишь вдруг карниз.

 

С т и р к о б р е е в.

 

Не хвастай. Не хвастай.

Сам живёшь последние минуты.

Кто скажет здравствуй

ручке каюты?

Кто скажет спасибо

штанам и комоду?

Ты дохлая рыба,

иди в свою воду.

 

Дуэль превращается в знаменитый лес.

Порхают призраки птичек.

У девушек затянулась переписка.

 

 

 

 

 Шёл сумасшедший царь Фомин

однажды по земле

и ядовитый порошок кармин

держал он на своём челе.

Его волшебная рука

ИЗОБ-ражала старика.

Волнуется ночной лесок,

в нём Божий слышен голосок.

И этот голос молньеносный

сильней могучего ножа.

Его надменно ловят сосны,

и смех лисицы, свист ужа

сопутствуют ему.

Вся ночь в дыму.

Вдруг видит Фомин дом,

это зданье козла,

но полагает в расчёте седом

что это тарелка добра и зла.

И он берёт кувшин добра

и зажигает канделябры,

и спит.

Наутро, в час утра

где нынче шевелятся арбры, *

его встречает на берёзе нищий

и жалуется, что он без пищи.

 

Н и щ и й.

 

Здравствуй Фомин сумасшедший царь.

 

Ф о м и н.

 

Здравствуй добряк.

Уж много лет

я странствую.

Ты фонарь?

 

Н и щ и й.

 

Нет я голодаю.

Нет моркови, нет и репы.

Износился фрак.

Боги стали свирепы.

Моё мненье будет мрак.

 

Ф о м и н.

 

Ты думаешь так.

А я иначе.

 

Н и щ и й.

 

Тем паче.

 

Ф о м и н.

 

Что паче?

Я не о том.

Я говорю про будущую жизнь за гробом,

я думаю мы уподобимся микробам,

станем почти нетелесными

насекомыми прелестными.

Были глупые гиганты,

станем крошечные бриллианты.

Ценно это? ценно, ценно.

 

Н и щ и й.

 

Фомин что за сцена?

Я есть хочу.

 

Ф о м и н.

 

Ешь самого себя.

 

Н и щ и й (пожирая самого себя) сказал:

 

Фомин ты царь, - они исчезли

и толстые тела часов

на множество во сне залезли

и стала путаница голосов.

 

БЕСЕДА ЧАСОВ

 

Первый час говорит второму:

я пустынник.

Второй час говорит первому:

я пучина.

Третий час говорит четвёртому:

одень утро.

Четвёртый час говорит пятому:

сбегают звёзды.

Пятый час говорит шестому:

мы опоздали.

Шестой час говорит седьмому:

и звери те же часы.

Седьмой час говорит восьмому:

ты приятель рощи.

Восьмой час говорит девятому:

перебежка начинается.

Девятый час говорит десятому:

мы кости времени.

Десятый час говорит одиннадцатому:

быть может мы гонцы.

Одиннадцатый час говорит двенадцатому:

подумаем о дорогах.

Двенадцатый час говорит: первый час,

я догоню тебя вечно мчась.

Первый час говорит второму:

выпей друг человеческого брому.

Второй час говорит: час третий,

на какой точке тебя можно встретить.

Третий час говорит четвёртому:

я кланяюсь тебе как мёртвому.

Четвёртый час говорит: час пятый,

и мы сокровища земли тьмою объяты.

Пятый час говорит шестому:

я молюсь миру пустому.

Шестой час говорит: час седьмой,

время обеденное идти домой.

Седьмой час говорит восьмому:

мне бы хотелось считать по-другому.

Восьмой час говорит: час девятый,

ты как Енох на небо взятый.

Девятый час говорит десятому:

ты подобен ангелу пожаром объятому.

Десятый час говорит: час одиннадцатый,

разучился вдруг что-то двигаться ты.

Одиннадцатый час говорит двенадцатому:

И всё же до нас не добраться уму.

 

Ф о м и н.

 

Я буду часы отравлять.

Примите часы с ложки лекарство.

Иное сейчас наступает царство.

 

С о ф. М и х.

 

Прошу, прошу,

войдите.

Я снег сижу, крошу.

Мой дядя, мой родитель

ушли к карандашу.

 

Ф о м и н.

 

Не может быть. Вы одна. Вы небо.

 

С о ф. М и х.

 

Я как видите одна,

сижу изящно на столе.

Я вас люблю до дна,

достаньте пистолет.

 

Ф о м и н.

 

 Вы меня одобряете. Это превосходно. Вот как я счастлив.

 

С о ф. М и х.

 

Сергей, Иван и Владислав и Митя

покрепче меня обнимите.

Мне что-то страшно, я изящна,

но всё-таки кругом всё мрачно,

целуйте меня в щёки.

 

Ф о м и н.

 

Нет в туфлю. Нет в туфлю. Большего не заслуживаю. Святыня. Богиня. Богиня. Святыня.

 

С о ф. М и х.

 

Разя я так божественна. Нос у меня курносый, глаза щелки. Дура я, дура.

 

Ф о м и н.

 

Что вы, любящему человеку, как мне, всё кажется лучше, чем на самом деле.

И ваши пышные штанишки

я принимаю за крыло,

и ваши речи – это книжки

писателя Анатоля Франса.

Я в вас влюблён.

 

С о ф. М и х. Фомин золотой. Лейка моя.

 

Фомин её целует и берёт. Она ему конечно отдаётся. Возможно, что зарождается ещё один человек.

 

С о ф. М и х. Ах по-моему мы что-то наделали.

 

Ф о м и н. Это только кошки и собаки могут наделать. А мы люди.

 

С о ф. М и х. Я бы хотела ещё разик.

 

Ф о м и н. Мало ли что. Как я тебя люблю. Скучно что-то.

 

С о ф. М и х. Ангел. Богатырь. Ты уходишь. Когда же мы увидимся.

 

Ф о м и н. Я когда-нибудь приду.

 

(Они обнялись и заплакали).

Фомин пошёл на улицу, а Софья Михайловна подошла к окну и стала смотреть на него. Фомин вышел на улицу и стал мочиться. А Софья Михайловна, увидев это, покраснела и сказала счастливо: «как птичка, как маленький».

В е н е р а сидит в своей разбитой спальне и стрижёт последние ногти.

 

Увидев одного постарела,

я поняла, что постарела.

Он был изящен и усат,

он был высоким будто сон.

Дул кажется пассат,

а может быть муссон.

 

Вбегает мёртвый господин.

 

Я думаю теперь уж я не та,

похожая когда-то на крота,

сама красота.

Теперь я подурнела,

живот подался вниз,

а вместе с ним пупок обвис.

Поганое довольно стало тело.

Щетиной поросло, угрями.

Я воздух нюхаю ноздрями.

Не нравится мне мой запах

 

Вбегает мёртвый господин.

 

И мысли мои стали другие,

уже не такие нагие.

Не может быть случки обнажённой

у семьи прокажённой,

поэтому любитесь на сундуках,

и человек и женщина в штанах.

Господи, что-то будет, что-то будет.

 

Вбегает мёртвый господин.

 

Возьму я восковую свечку

и побегу учить на речку.

Темнеет парус одинок,

между волос играет огонёк.

 

Вбегает мёртвый господин.

 

Ф о м и н.

 

Спаси меня Венера,

это тот свет.

 

В е н е р а.

 

Что вы душка?

 

Ф о м и н.

 

Надежда, Любовь, София и Вера

мне дали совет.

 

В е н е р а.

 

Зачем совет. Вот подушка.

Приляг и отдохни.

 

Ф о м и н.

 

Венера чихни.

 

Венера чихает.

 

Ф о м и н.

 

Значит это не тот свет.

 

В е н е р а.

 

Давай, давай мы ляжем на кровать

и будем сердца открывать.

 

Ф о м и н.

 

Я же безголовый.

Вид имея казака,

я между тем без языка.

 

В е н е р а (разочар.).

 

Да, это обидно,

да и другого у тебя

мне кажется не видно.

 

Ф о м и н.

 

Не будем об этом говорить. Мне неприятно. Ну неспособен и неспособен. Подумаешь. Не за тем умирал, чтобы опять всё сначала.

 

В е н е р а. Да уж ладно, лежи спи.

 

Ф о м и н. А что будет когда я проснусь?

 

В е н е р а. Да ничего не будет. Всё то же.

 

Ф о м и н. Ну хорошо. Но тот свет-то я увижу наконец?

 

В е н е р а. Иди ты к чертям.

 

Фомин спит. В е н е р а моется и поёт:

Люблю, люблю я мальчиков,

 

имеющих одиннадцать пальчиков,

и не желаю умирать.

А потому я начинаю скотскую жизнь. Буду мычать.

 

Богиня Венера мычит,

а Бог на небе молчит,

не слышит ея мычанья,

и всюду стоит молчанье.

 

Ф о м и н (просыпаясь). Это коровник какой-то, я лучше уйду.

 

Спустите мне, спустите сходни,

пойду искать пути Господни.

 

В е н е р а. Тебе надо штаны спустить и отрезать то, чего у тебя нет. Беги, беги.

 

Вбегает мёртвый господин.

 

Ф о м и н.

 

Я вижу женщина цветок

садится на ночную вазу,

из ягодиц её поток

иную образует фазу

нездешних свойств.

Я полон снов и беспокойств.

Гляжу туда,

но там звезда,

гляжу сюда в смущенье,

здесь человечества гнездо

и символы крещенья.

Гляди забрав с собою в путь зеркало, суму и

свечки

по комнатам несётся вскачь ездок.

И харкают овечки.

О женщина! о мать!

Ты спишь накрыта одеялом,

устала ноги поднимать,

но тщишься сниться идеалом

кое-каким влюблённым мужчин

украсив свой живот пером.

Скажу развесистым лучинам:

я сам упал под топором.

 

             Спросим: откуда она знает, что она того?

 

Ж е н щ и н а (просыпаясь с блестящими слезами).

 

Я видела ужасный сон,

как будто бы исчезла юбка,

горами вся покрылась шубка

и был мой голос унесён.

И будто бы мужчины неба

с крылами жести за спиной

как смерти требовали хлеба.

Узор виднелся оспяной

на лицах их.

Я век не видела таких.

Я женщина! – я им сказала

и молча руки облизала

у диких ангелов тоски,

щипая на своей фигуре разные волоски.

Какой был страшный сон.

У меня руки и ноги шуршали в страхе.

Скажи мне Бог к чему же он.

Я мало думала о прахе,

подумаю ещё.

 

Ф о м и н.

 

Подумай, улыбнись свечой,

едва ли только что поймёшь.

Смерть это смерти ёж.

 

Ж е н щ и н а.

 

Слаб мой ум,

и сама я дура.

Слышу смерти шум,

говорит натура:

все живут предметы

лишь недолгий век,

лишь весну да лето,

вторник да четверг.

В тщетном издыхании

время проводя,

в любовном колыхании

ловя конец гвоздя.

Ты думаешь дева беспечно,

что всё кисельно и млечно.

Нет дева дорогая,

нет жизнь это не то,

и ты окончишь путь рыгая

как пальмы и лото.

 

Д е в у ш к а.

 

Однако этот разговор

вести бы мог и чёрный двор.

Ты глупая натура не блещешь умом,

Как великие учёные Карл Маркс, Бехтерев и

Профессор Ом.

Все знают, что придёт конец,

все знают, что они свинец.

Но это пустяки,

ведь мы ещё не костяки,

и мне не страшен сотник вдовый,

вернись Фомин, шепчи, шепчи, подглядывай.

 

Ф о м и н.

 

Я подглядываю? ничтожество,

есть на что смотреть.

 

Ж е н щ и н а.

 

Давно ты так стоишь?

 

Ф о м и н.

 

Не помню. Дней пять или семь.

Я счёт потерял.

Мне не по себе.

А ты что делаешь.

 

Ж е н щ и н а.

 

Хочется, хочется,

хочется поворочаться.

 

(ворочается так и сяк).

 

Ф о м и н (воет).

 

Ты сумрак, ты непоседа,

ты тухлое яйцо.

Победа, Господи, Победа,

я вмиг узнал ея лицо.

 

Г о с п о д ь.

 

Какое же её лицо.

 

Ф о м и н.

 

Географическое.

 

Н о с о в.

 

Важнее всех искусств

я полагаю музыкальное.

Лишь в нём мы видим кости чувств.

Оно стеклянное, зеркальное.

В искусстве музыки творец

десятое значение имеет,

он отвлечённого купец,

в нём человек немеет.

Когда берёшь ты бубен или скрипку,

становишься на камень пенья,

то воздух в маленькую рыбку

превращается от нетерпенья.

Тут ты стоишь играешь чудно,

и стол мгновенно удаляется,

и стул бежит походкой трудной,

и география является.

Я под рокот долгих струн

стал бы думать – я перун

или география.

 

Ф о м и н (в испуге). Но по-моему никто не играл. Ты где был?

 

Н о с о в. Мало ли что тебе показалось что не играли.

 

Ж е н щ и н а.

 

Уж третий час вы оба здесь толчётесь,

все в трепете, в песке и в суете.

костями толстыми и голосом сочтётесь,

вы ездоки науки в темноте.

Когда я лягу изображать валдай,

волшебные не столь большие горы,

Фомин езжай вперёд. Гусаров не болтай.

Вон по краям дороги валяются ваши разговоры.

 

Ф о м и н.

 

Кто ваши? Не пойму твоих вопросов.

Откуда ты взяла, что здесь Носов.

Здесь всё время один Фомин,

это я.

 

Н о с о в (вскипая). Ты? ты скотина!

 

Ф о м и н. Кто я? я? (успокаиваясь). Мне всё равно (уходит).

 

Н о с о в. Фомина надо лечить. Он сумасшедший, как ты думаешь?

 

Ж е н щ и н а.

 

Женщина спит.

Воздух летит.

Ночь превращается в вазу.

В иную нездешнюю фразу

вступает живущий мир.

Дормир Носов, дормир.

Жуки выползают из клеток своих,

олени стоят как убитые.

Деревья с глазами святых

качаются Богом забытые.

Весь провалился мир.

Дормир Носов, дормир.

Солнце сияет в потёмках леса.

Блоха допускается на затылок беса.

Сверкают мохнатые птички,

в саду гуляют привычки.

Весь рассыпался мир.

Дормир Носов, дормир.

 

Ф о м и н (возвращаясь). Я сразу сказал: у земли невысокая стоимость.

 

Н о с о в. Ты бедняга не в своём уме.

 

(Они тихо и плавно уходят).

 

              И тогда на трон природы

сели горные народы,

берег моря созерцать,

землю мерить и мерцать.

Так сидят они мерцают

и негромко восклицают:

волны бейте, гром греми,

время век вперёд стреми.

По бокам стоят предметы

безразличные молчат.

На небе вялые кометы

во сне худую жизнь влачат.

Иные звери веселятся

под бессловесною луной,

их души мрачно шевелятся,

уста закапаны слюной.

Приходит властелин прикащик,

кладёт зверей в ужасный ящик

и везёт их в бешенства дом,

где они умирают с трудом.

Бойтесь бешеных собак.

Как во сне сидят народы

и глядят на огороды.

Сторож нюхает табак.

Тут в пылающий камин

вдруг с числом вошёл Фомин.

 

Ф о м и н.

 

Человек во сне бодрится,

рыбы царствуют вокруг.

Только ты луна сестрица,

только ты не спишь мой друг.

Здравствуйте народы,

Пётры, Иваны, Николаи, Марии, Силантии

на хвост природы

надевшие мантии,

куда глядите вы.

 

Н а р о д ы.

 

Мы бедняк, мы бедняк

в зеркало глядим.

В этом зеркале земля

отразилась как змея.

Её мы будем изучать.

При изучении земли

иных в больницу увезли,

в сумасшедший дом.

 

 Ф о м и н.

 

А что вы изучали, глупцы?

 

Н а р о д ы.

 

Мы знаем, что земля кругла,

что камни скупцы,

что на земле есть три угла,

леса, дожди, дорога,

и человек начальник Бога.

А над землёю звёзды есть

с химическим составом,

они покорны нашим уставам,

в кружении небес находят долг и честь.

Всё мы знаем, всё понимаем.

 

З а т ы ч к и н.

 

Ты смотришь робко,

подобный смерти.

Пустой коробкой

пред нами вертишь.

Ужели это коробка зла.

Приветствую пришествие козла.

 

Ф о м и н.

 

Родоначальники я к вам пришёл

и с вами говорить намерен,

ведь сами видите вы хорошо,

что не козёл я и не чёрт, не мерин,

тем более ни кто-нибудь другой.

 

Фомин сказал. Махнул рукой.

Заплакал от смущенья

и начал превращенье.

 

Р е ч ь Ф о м и н а.

 

Господа, господа,

все предметы, всякий камень,

рыбы, птицы, стул и пламень,

горы, яблоки, вода,

брат, жена, отец и лев,

руки, тысячи и лица,

в войну, и хижину, и гнев,

дыхание горизонтальных рек

занёс в свои таблицы

неумный человек.

Если создан стул то зачем?

Затем, что я на нём сижу и мясо ем.

Если сделана мановением руки река,

мы полагаем, что сделана она для наполнения

нашего мочевого пузырька.

Если сделаны небеса,

они должны показывать научные чудеса.

Так же созданы мужские горы,

назначения, туман и мать.

Если мы заводим разговоры,

вы дураки должны их понимать.

Господа, господа,

а вот перед вами течёт вода,

она рисует сама по себе.

Там под кустом лежат года

и говорят о своей судьбе.

Там стул превращается в победу,

наука изображает собой среду,

и звери, чины и болезни

плавают как линии в бездне.

Царь мира Иисус Христос

не играл ни в очко, ни в штосс,

не бил детей, не курил табак,

не ходил в кабак.

Царь мира преобразил мир.

Он был небесный бригадир,

а мы были грешны.

Мы стали скучны и смешны.

И в нашем посмертном вращении

спасенье одно в превращении.

Господа, господа,

глядите вся земля вода.

Глядите вся вода сутки.

Выходит летающий жрец из будки

и в ужасе глядит на перемену,

на смерть изображающую пену.

Родоначальники довольны ли вы?

 

Н а р о д.  

 

Мы не можем превращенья вынести.

 

После этого Фомин пошёл в тёмную комнату, где посредине была дорога.

 

Ф о м и н.

 

Остроносов ты здесь?

 

О с т р о н о с о в.

 

Я весь.

 

Ф о м и н.

 

Что ты думаешь, о чём?

 

О с т р о н о с о в.

 

Я прислонясь плечом к стене

стою подобный мне.

Здесь должно нечто произойти.

Допустим мы оба взаперти.

Оба ничего не знаем, не понимаем.

Сидим и ждём.

 

Ф о м и н.

 

Война проходит под дождём

бряцая вооруженьем.

Война полна наслажденьем.

 

О с т р о н о с о в.

 

Слушай, грохочет зеркало на обороте,

гуляет стул надменный.

Я вижу в этом повороте

его полёт одновременный.

 

Ф о м и н.

 

Дотронься до богатого стола.

Я чувствую присутствие угла.

 

О с т р о н о с о в.

 

Ай жжётся.

 

Ф о м и н.

 

Что горит.

 

О с т р о н о с о в.

 

Диван жжётся. Он горячий.

 

Ф о м и н.

 

Боже мой. Ковёр горит.

Куда мы себя спрячем.

 

О с т р о н о с о в.

 

Ай жжётся,

кресло подо мной закипело.

 

Ф о м и н.

 

Беги, беги,

чернильница запела.

Господи помоги.

Вот беда, так беда.

 

О с т р о н о с о в.

 

Всё останавливается.

Всё пылает.

 

Ф о м и н.

 

Мир накаляется Богом,

что нам делать.

 

О с т р о н о с о в.

 

Я в жизни вина

не знал и не пил.

Прощайте я превратился в пепел.

 

Ф о м и н.

 

Если вы предметы боги,

где предметы ваша речь.

Я боюсь такой дороги

мне вовек не пересечь.

 

П р е д м е т ы (бормочут).

 

Да это особый рубикон. Особый рубикон.

 

Ф о м и н.

 

Тут раскалённые столы

стоят как вечные котлы,

и стулья как больные горячкой

чернеют вдали живою пачкой.

Однако это хуже чем сама смерть,

перед этим всё игрушки.

День ото дня всё становится хуже и хуже.

 

Б у р н о в.

 

Успокойся, сядь светло,

это последнее тепло.

Тема этого событья

Бог посетивший предметы.

 

Ф о м и н.

 

 Понятно.

 

Б у р н о в.

 

Какая может быть другая тема,

чем смерти вечная система.

Болезни, пропасти и казни

её приятный праздник.

 

Ф о м и н.

 

Здесь противоречие,

я ухожу.

 

              Лежит в столовой на столе

труп мира в виде крем-брюле.

Кругом воняет разложеньем.

Иные дураки сидят

тут занимаясь умноженьем.

Другие принимают яд.

Сухое солнце, свет, кометы

уселись молча на предметы.

Дубы поникли головой

и воздух был гнилой.

Движенье, теплота и твердость

потеряли гордость.

Крылом озябшим плещет вера,

одна над миром всех людей.

Воробей летит из револьвера

и держит в клюве кончики идей.

Все прямо с ума сошли.

Мир потух. Мир потух.

Мир зарезали. Он петух.

Однако много пользы приобрели.

Миру конечно ещё не наступил конец,

ещё не облетел его венец.

Но он действительно потускнел.

Фомин лежащий посинел

и двухоконною рукой

молиться начал. Быть может только Бог.

Легло пространство вдалеке.

Полёт орла струился над рекой.

Держал орёл иконку в кулаке.

На ней был Бог.

Возможно, что земля пуста от сна,

худа, тесна.

Возможно мы виновники, нам страшно.

И ты орёл аэроплан

сверкнёшь стрелою в океан

или коптящей свечкой

рухнешь в речку.

Горит бессмыслицы звезда,

она одна без дна.

Вбегает мёртвый господин

и молча удаляет время.

 

 

 

 

 

 

 

 

*Арбр – по-франц. дерево (примеч. автора).

 

 ЭЛЕГИЯ

                Так сочинилась мной элегия

                о том, как ехал на телеге я.

 

Осматривая гор вершины,

их бесконечные аршины,

вином налитые кувшины,

весь мир, как снег, прекрасный,

я видел горные потоки,

я видел бури взор жестокий,

и ветер мирный и высокий,

и смерти час напрасный.

 

        Вот воин, плавая навагой,

        наполнен важною отвагой,

        с морской волнующейся влагой

        вступает в бой неравный.

        Вот конь в могучие ладони

        кладет огонь лихой погони,

        и пляшут сумрачные кони

        в руке травы державной.

 

Где лес глядит в полей просторы,

в ночей неслышные уборы,

а мы глядим в окно без шторы

на свет звезды бездушной,

в пустом сомненье сердце прячем,

а в ночь не спим томимся плачем,

мы ничего почти не значим,

мы жизни ждем послушной.

 

        Нам восхищенье неизвестно,

        нам туго, пасмурно и тесно,

        мы друга предаем бесчестно

        и Бог нам не владыка.

        Цветок несчастья мы взрастили,

        мы нас самим себе простили,

        нам, тем кто как зола остыли,

        милей орла гвоздика.

 

Я с завистью гляжу на зверя,

ни мыслям, ни делам не веря,

умов произошла потеря

бороться нет причины.

Мы все воспримем как паденье,

и день и тень и сновиденье,

и даже музыки гуденье

не избежит пучины.

 

        В морском прибое беспокойном,

        в песке пустынном и нестройном

        и в женском теле непристойном

        отрады не нашли мы.

        Беспечную забыли трезвость,

        воспели смерть, воспели мерзость,

        воспоминанье мним как дерзость,

        за то мы и палимы.

 

Летят божественные птицы,

их развеваются косицы,

халаты их блестят как спицы,

в полете нет пощады.

Они отсчитывают время,

Они испытывают бремя,

пускай бренчит пустое стремя -

сходить с ума не надо.

 

        Пусть мчится в путь ручей хрустальный,

        пусть рысью конь спешит зеркальный,

        вдыхая воздух музыкальный -

        вдыхаешь ты и тленье.

        Возница хилый и сварливый,

        в последний час зари сонливой,

        гони, гони возок ленивый -

        лети без промедленья.

 

Не плещут лебеди крылами

над пиршественными столами,

совместно с медными орлами

в рог не трубят победный.

Исчезнувшее вдохновенье

теперь приходит на мгновенье,

на смерть, на смерть держи равненье

певец и всадник бедный.

1940

 

 ОТВЕТ БОГОВ

 

   жили были в Ангаре

   три девицы на горе

   звали первую светло

   а вторую помело

   третьей прозвище Татьяна

   так как дочка капитана

   жили были а потом

   я из них построил дом

   говорит одна девица

   я хочу дахин дахин

   сестры начали давиться

   шили сестры балдахин

   вдруг раздался смех оттуда

   гибко вышел белый гусь

   говорит ему Гертруда

   я тебя остерегусь

   ты меня не тронь не рань

   я сложнейшая герань

   но ответило светло

   здесь красиво и тепло

   но сказало помело

   сколько снегу намело

   будем девы песни петь

   и от этого глупеть

   девы охают поют

   из фонтана речки бьют

   в это время из камина

   появляется домина

   а в домине жил жених

   видит лучшую из них

   видит он и говорит

   я рыдать могу навзрыд

   я в слезах сижу по пояс

   огорчаясь беспокоясь

   где рука а где рога

   и желаю пирога

   говорит одна девица

   пирога мы вам дадим

О н

   я желаю удавиться

О н а

   лучше сядем посидим

 

   посмотрите вот орел

   брел и цвел и приобрел

   он семейник и гурман

   между ними был роман

О н

   мужем я желаю стать

   чистоту хочу достать

   а достану чистоту

   поднимусь на высоту

   верст на тридцать в небо вверх

   не взирая на четверг

 

   подошла к нему Татьяна

   так как дочка капитана

   и сказала вот и я

   черепаха и статья

О н

  не желаю черепахи

   и не вижу я статьи

 

   стали девкины рубахи

   опу поды в забытьи *

   гусь до этого молчал

   только черепом качал

   тут увидел он — пора

   тронул клювом до пера

   добрым басом произнес

   у меня не клюв а нос

   слушал я как кипяток

   слов мучительный поток

   колоссальный этот спор

   стало тяжко как топор

   я дрожу и вижу мир

   оказался лишь кумир

   мира нет и нет овец

   я не жив и не пловец

М ы (говорим)

   слышим голос мрачной птицы

   слышим веские слова

   боги боги удалиться

   захотела голова

   как нам быть без булавы

   как нам быть без головы

Б о г и

   звезды смотрят свысока

   на большого рысака

   мысли звезд ясны просты

   вот тарелка чистоты

   то ли будет впереди

   выньте душу из груди

   прибежал конец для чувства

   начинается искусство

Ж е н и х

   странно боги как же так

   где рука а где рога

   ведь на мне надет пиджак

   я желаю пирога

   вот красавица Татьяна

   так как дочка капитана

   я желаю с Таней быть

   с ней минуты проводить

Б о г и

   нет минут

М ы (говорим)

   вы не будьте боги строги

   не хотим сидеть в остроге

   мы желаем пить коньяк

   он для нас большой маньяк

Р о в е с н и к

   еду еду на коне

   страшно страшно страшно мне

   я везу с собой окно

   но в окне моем темно

   я несу большую пасть

   мне она не даст упасть

   все же грустно стало мне

   на таинственном коне

   очертания стоят

   а на них бегущий яд

   твердый стриженый лишай

   ну предметы не плошай

   соберитесь в темном зале

   как святые предсказали

 

   но ответило светло

   где крапивное село

   и сказало помело

   то село на нет свело

   все боятся подойти

   блещет море на пути

   муха ветхая летит

   и крылами молотит

   начинается закат

   беден среден и богат

   птица гусь в зеленой шляпе

   ищет веточек на лапе

   ни кровинки на кольце

   ни соринки на лице

   оживает и поет

   нашатырь туманный пьет

3 января 1929

Примечания

 * Опу поды — опускаться подыматься (примеч. автора)

 

  

ПОТЕЦ

 

3 части

 

Сыны стояли у стенки сверкая ногами, обутыми в шпоры. Они обрадовались и

сказали:

Обнародуй нам отец

Что такое есть Потец.

 

Отец, сверкая очами, отвечал им:

 

Вы не путайте сыны

День конца и дочь весны.

Страшен, синь и сед Потец.

Я ваш ангел. Я отец.

Я его жестокость знаю,

Смерть моя уже близка.

На главе моей зияют

Плеши, лысины — тоска.

И если жизнь протянется,

То скоро не останется

Ни сокола ни волоска.

Знать смерть близка.

Знать глядь тоска.

 

Сыновья, позвенев в колокольчики, загремели в свои языки:

 

Да мы тебя не о том спрашиваем,

Мы наши мысли как чертог вынашиваем.

Ты скажи-ка нам отец

Что такое есть Потец.

 

И воскликнул отец: Пролог,

А в Прологе главное Бог.

Усните сыны,

Посмотрите сны.

 

Сыновья легли спать. Спрятав в карман грибы. Казалось, что стены, и те были

послушны. Ах, да мало ли что казалось. Но в общем немногое и нам как и им казалось. Но

чу! Что это? Отец опять непрямо отвечал на вопрос. И вновь проснувшимся сыновьям он

сказал вот что, восклицая и сверкая бровями:

 

Пускай поёт и пляшет

Седой народ.

Пускай руками машет

Как человек.

В мирный день блаженства

Ты истекаешь.

Как скоро смерти совершенство

Я сам постигну.

Несутся лошади как волны,

Стучат подковы.

Лихие кони жаром полны

Исчезнув скачут.

Но где ж понять исчезновенье,

И все ль мы смертны?

Что сообщишь ты мне мгновенье,

Тебя ль пойму я?

Кровать стоит передо мною,

Я тихо лягу.

И уподоблюсь под стеною

Цветам и флагу.

Сыны, сыны. Мой час приходит.

Я умираю. Я умираю.

Не ездите на пароходе,

Всему конец.

 

Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают танцевать кадриль.

 

Первый сын, или он же первая пара:

 

Что такое есть Потец

Расскажите мне отец.

 

Второй сын, или он же вторая пара:

 

Может быть Потец свинец

И младенец и венец.

 

Третий сын, или он же третья пара:

 

Не могу понять отец,

Где он? кто же он, Потец?

 

Отец, сверкая очами, грозно стонет:

 

Ох в подушках я лежу.

Первый сын:

Эх отец, держу жужу.

Ты не должен умереть,

Ты сначала клеть ответь.

 

Второй сын, танцуя как верноподданный:

 

Ах, Потец, Потец, Потец.

Ах, отец, отец, отец.

 

И третий сын, танцуя как выстрел:

 

Куклы все туша колпак,

Я челнок челнок челнак.

 

Сыновья прекращают танцевать — не вечно же веселиться, и садятся молча и

тихо возле погасшей кровати отца. Они глядят в его увядающие очи. Им хочется всё

повторить. Отец умирает. Он становится крупным как гроздь винограда. Нам страшно

поглядеть в его, что называется, лицо. Сыновья негласно и бесшумно входят каждый в

свою суеверную стену.

 

Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот

что такое Потец.

 

Часть вторая

 

Отец летает над письменным столом. Но не думайте, он не дух.

 

Я видел пожалуйте розу,

Сей скучный земли лепесток.

Последние мысли, казалось,

Додумывал этот цветок.

Он горы соседние гладил

Последним дыханьем души.

Над ним проплывали княгини

И звёзды в небесной глуши.

Мои сыновья удалились,

И лошадь моя как волна

Стояла и била копытом,

А рядом желтела луна.

Цветок убеждённый блаженства,

Приблизился Божеский час.

Весь мир как заря наступает,

А я словно пламя погас.

 

Отец перестаёт говорить стихами и закуривает свечу, держа её в зубах как

флейту. При этом он подушкой опускается в кресло.

Входит первый сын и говорит: Не ответил же он на вопросы. Поэтому он сразу

обращается к подушке с вопросом:

 

Подушка подушка

Ответь наконец

Что такое есть Потец.

 

Подушка, она же отец:

 

Я знаю. 3наю!

 

Второй сын спрашивает второпях:

 

Так отвечай же,

Почто безмолвствуешь.

 

Третий сын совершенно распалён:

 

Напрасно вдовствуешь

Уютная подушка.

Давай ответ.

 

Первый сын:

Отвечай же.

 

Второй сын:

 

Огня сюда, огня!

 

Третий сын:

 

Я сейчас кого-нибудь повешу:

 

Подушка, она же отец:

 

Немного терпенья,

Может быть я на всё и отвечу.

Хотел бы послушать пенье,

Тогда смогу разговаривать.

Я очень устал.

Искусство дало бы мне новые силы.

Прощай пьедестал,

Я хочу послушать ваши голоса под музыку.

 

Тогда сыновья не смогли отказать этой потрясённой просьбе отца. Они стали

гуртом как скот и спели всеобщую песню.

 

Был брат брит Брут

Римлянин чудесный.

Все врут. Все мрут.

 

Это был первый куплет.

Второй куплет:

 

Пел пил пробегал

Один канатоходец.

Он акробат. Он галл.

 

Третий куплет:

 

Иноходец

С того света

Дожидается рассвета.

 

И пока они пели, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И

казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стояли сыновья вокруг

невзрачной подушки и ждали с бессмысленной надеждой ответа на свой незавидный и

дикий, внушительный вопрос: что такое Потец? А подушка то порхала, то взвивалась

свечкою в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Отец сидел над письменным как

Иван да Марья столом, а сыновья словно зонты стояли у стенки. Вот что такое Потец.

 

Часть третья

 

Отец сидел на бронзовом коне, а сыновья стояли по его бокам. А третий сын то

стоял у хвоста, то у лица лошади. Как видно и нам и ему, он не находил себе места. А

лошадь была как волна. Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями.

Тут отец сидя на коне и поглаживая милую утку, воскликнул мысленно и засверкал очами:

 

Всё ждёте что скажет отец,

Объяснит ли он слово Потец.

Боже я безутешный вдовец,

Я безгрешный певец.

 

Первый сын, нагибаясь, поднял с полу пятачок и простонал мысленно и засверкал ногами:

 

Батюшка наступает конец.

Зрю на лбу у тебя венец.

Зря звонишь в бубенец.

Ты уже леденец.

 

Второй сын был тоже очень омрачён, она нагнулся с другого бока и поднял дамский

ридикюль. Он заплакал мыслями и засверкал ногами:

 

Когда бы я был жрец

Или мертвец игрец,

Я Твой посетил бы дворец

О всесильный Творец.

 

А третий сын стоя у хвоста лошади и пощипывая свои усы мыслями, засверкал

ногами:

Где ключ от моего ума?

Где солнца луч,

Подаренный тобой зима?

 

А переместясь к лицу лошади, которая была как волна, и поглаживая мыслями

волосы, засверкал ногами:

 

Бровей не видишь ты отец,

Кровей каких пустых потец.

 

Тогда отец вынул из карманов дуло одного оружия и показывая его детям,

воскликнул громко и радостно, сверкая очами:

 

Глядите: дуло,

И до чего ж его раздуло.

 

Первый сын:

 

Где? покажи.

 

Второй сын:

 

Везде. Как чижи.

 

Третий сын:

 

Последний страх

Намедни

После обедни

Рассыпался в прах.

 

И вдруг открылись двери рая,

И нянька вышла из сарая,

И был на ней надет чепец.

И это снова всем напомнило их вечный вопрос о том,

Что такое есть Потец.

 

Вмиг наступила страшная тишина. Словно конфеты лежали сыновья поперёк ночной

комнаты, вращая белыми седыми затылками и сверкая ногами. Суеверие нашло на всех.

 

На няньке был надет чепец,

Она висела как купец.

 

Нянька стала укладывать отца спать, превратившегося в детскую косточку. Она

пела ему песню:

 

Над твоею колыбелью

По губам плывёт слюна

И живет луна.

Над могилою над елью

Спи тоскуй,

Не просыпайся,

Лучше рассыпайся.

Эй кузнец куй! куй!

Мы в кузнице уснём.

Мы все узники.

 

И пока она пела, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И

казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стоят сыновья возле

тихо погасшей кровати отца. Им хочется всё повторить. Нам страшно поглядеть в его, что

называется, лицо. А подушка то порхала, то взвивалась свечкой в поднебесье, то как

Днепр бежала по комнате. Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это

роса смерти, вот что такое Потец.

 

Господи, могли бы сказать сыновья, если бы они могли. Ведь это мы уже знали

заранее.

 

 

 

 

 

 ГДЕ. КОГДА.

       Г д е

Где он стоял опершись на статую. С лицом переполненным думами. Он стоял. Он сам обращался в статую. Он крови не имел. Зрите он вот что сказал:

        Прощайте темные деревья,

        прощайте черные леса,

        небесных звезд круговращенье,

        и птиц беспечных голоса.

Он должно быть вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать.

        Прощайте скалы полевые,

        я вас часами наблюдал.

        Прощайте бабочки живые,

        я с вами вместе голодал.

        Прощайте камни, прощайте тучи,

        я вас любил и я вас мучил.

[Он] с тоской и с запоздалым раскаяньем начал рассматривать концы трав.

        Прощайте славные концы.

        Прощай цветок. Прощай вода.

        Бегут почтовые гонцы,

        бежит судьба, бежит беда.

        Я в поле пленником ходил,

        я обнимал в лесу тропу,

        я рыбу по утрам будил,

        дубов распугивал толпу,

        дубов гробовый видел дом

        и песню вел вокруг с трудом.

[Он во]ображает и вспоминает как он бывало или небывало выходил на реку.

        Я приходил к тебе река.

        Прощай река. Дрожит рука.

        Ты вся блестела, вся текла,

        и я стоял перед тобой,

        в кафтан одетый из стекла,

        и слушал твой речной прибой.

        Как сладко было мне входить

        в тебя, и снова выходить.

        Как сладко было мне входить

        в себя, и снова выходить,

        где как чижи дубы шумели,

        дубы безумные умели

        дубы шуметь лишь еле-еле.

Но здесь он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидал и море.

        Море прощай. Прощай песок.

        О горный край как ты высок.

        Пусть волны бьют. Пусть брызжет пена,

        на камне я сижу, все с д[удко]й,

        а море плещет постепе[нно].

        И всё на море далеко.

        И всё от моря далеко.

        Бежит забота скучной [ш]уткой

        Расстаться с морем нелегко.

        Море прощай. Прощай рай.

        О как ты высок горный край.

О последнем что есть в природе он тоже вспомнил. Он вспомнил о пустыне.

        Прощайте и вы

        пустыни и львы.

И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову. [И ту]т состоялась часть вторая — прощание всех с одним.

   Деревья как крыльями взмахнули [с]воими руками. Они обдумали, что могли, и ответили:

        Ты нас посещал. Зрите,

        он умер и все умрите.

        Он нас принимал за минуты,

        потертый, помятый, погнутый.

        Скитающийся без ума

        как ледяная зима.

Что же он сообщает теперь деревьям.— Ничего — он цепенеет.

   Скалы или камни не сдвинулись с места. Они молчанием и умолчанием и отсутствием звука внушали и нам и вам и ему.

        Спи. Прощай. Пришел конец.

        За тобой пришел гонец.

        Он пришел последний час.

        Господи помилуй нас.

        Господи помилуй нас.

        Господи помилуй нас.

Что же он возражает теперь камням.— Ничего — он леденеет.

   Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней радости.

        Дубы сказали: — Мы растем.

        Рыбы сказали: — Мы плывем.

        Дубы спросили: — Который час.

        Рыбы сказали: — Помилуй и нас.

Что же он скажет рыбам и дубам: — Он не сумеет сказать спасибо.

   Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая. Река властно несущая свои волны. Река как царь. Она прощалась так, что. Вот так. А он лежал как тетрадка на самом ее берегу.

        Прощай тетрадь.

        Неприятно и нелегко умирать.

        Прощай мир. Прощай рай.

        Ты очень далек человеческий край.

Что сделает он реке? — Ничего — он каменеет.

   И море ослабевшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть. Имело ли это море слабый вид орла.— Нет оно его не имело.

   Взглянет ли он на море? — Нет он не может. Но — чу! вдруг затрубили где-то — не то дикари не то нет. Он взглянул на людей.

       К о г д а

Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл. Он припомнил всё как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т. е. он забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей смерти. Все эти шестерки, пятерки. Всю ту — суету. Всю рифму. Которая была ему верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин, который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем. Тут тень всеобщего лежала на всем. Тут тень лежала на всем. Он ничего не понял, но он воздержался. И дикари, а может и но дикари, с плачем похожим на шелест дубов, на жужжанье пчел, на плеск волн, на молчанье камней и на вид пустыни, держа тарелки над головами, вышли и неторопливо спустились с вершин на немногочисленную землю. Ах Пушкин. Пушкин.

       В с ё

 

 

 

 

(Записи Александра Введенского, содержащие незаконченные стихи и метафизические размышления)

               * * *

   Над морем темным благодатным

   носился воздух необъятный,

   он синим коршуном летал,

   он молча ночи яд глотал.

   И думал воздух: все проходит,

   едва висит прогнивший плод.

   Звезда как сон на небо всходит,

   пчела бессмертная поет.

   Пусть человек как смерть и камень

   безмолвно смотрит на песок.

   Цветок тоскует лепестками

   и мысль нисходит на цветок.

   (А воздух море подметал

   как будто море есть металл).

   Он понимает в этот час

   и лес и небо и алмаз.

   Цветок он сволочь, он дубрава,

   мы смотрим на него направо,

   покуда мы еще живем

   мы сострижем его ножом.

   (А воздух море подметал

   как будто море есть металл).

   Он человека стал мудрее,

   он просит имя дать ему.

   Цветок мы стали звать андреем,

   он нам ровесник по уму.

   Вокруг него жуки и пташки

   стонали как лесные чашки,

   вокруг него река бежала

   свое высовывая жало,

   и бабочки и муравьи

   над ним звенят колоколами,

   приятно плачут соловьи,

   летая нежно над полями.

   А воздух море подметал,

   как будто море есть металл.

         * * *

К о л о к о л о в.

   Я бы выпил еще одну рюмку водички

   за здоровье этой воздушной птички,

   которая летает как фанатик,

   над кустами восторга кружится как лунатик,

   магнитный блеск ее очей

   принимает высшую степень лучей.

   Она порхает эта птичка свечка,

   над каплей водки, над горой, над речкой,

   приобретая часто вид псалма,

   имея образ вещи сквозной,

   не задевает крылышко холма,

   о ней тоскует человек земной.

   Она божественная богиня,

   она милая бумага Бога,

   ей жизни тесная пустыня нравится

   весьма немного.

   Ты птичка самоубийство

   или ты отречение.

К у х а р с к и й.

   Хотел бы я потрогать небесное тело,

   которое за ночь как дева вспотело,

   и эту необъяснимую фигуру ночи

   мне обозреть хотелось бы очень,

   эту отживающую ночь,

   эту сдыхающую дочь,

   материальную как небесный песок,

   увядающую сейчас во вторник.

   я поднял бы частицу этой ночи

   как лепесток,

   но я чувствую то же самое.

С в и д е р с к и й.

   Кухарский может быть ты нанюхался эфиру?

К у х а р с к и й.

   Я камень трогаю. Но твердость камня

   меня уже ни в чем не убеждает.

   Пусть солнце на небе сияет будто пальма,

   но больше свет меня не освещает.

   Всё всё имеет цвет,

   всё всё длину имеет,

   всё всё длину имеет,

   имеет ширину, и глубину комет,

    всё всё теперь темнеет

   и всё остается то же самое.

К о л о к о л о в.

   Что же мы тут сидим как дети,

   не лучше ли нам сесть и что-нибудь спети,

   допустим песню.

К у х а р с к и й.

   Давайте споем поверхность песни.

 

Песня про тетрадь

   

 Море ты море ты родина волн,

   волны это морские дети.

   Море их мать

   и сестра их тетрадь

   вот уж в течение многих столетий.

   И жили они хорошо.

   И часто молились.

   Море Богу,

   и дети Богу.

   А после на небо переселились.

   Откуда брызгали дождем,

   и вырос на месте дождливом дом.

   Жил дом хорошо.

   Учил он двери и окна играть,

   в берег, в бессмертие, в сон и в тетрадь.

   Однажды.

С в и д е р с к и й.

   Однажды я шел по дороге отравленный ядом,

   и время со мною шагало рядом.

   Различные птенчики пели в кустах,

   трава опускалась на разных местах.

   Могучее море как бранное поле вдали возвышалось.

   Мне разумеется плохо дышалось.

   Я думал о том, почему лишь глаголы

   подвержены часу, минуте и году,

   а дом, лес и небо, как будто монголы,

   от времени вдруг получили свободу.

   Я думал и понял. Мы все это знаем,

   что действие стало бессонным Китаем

   что умерли действия, лежат мертвецами,

   и мы их теперь украшаем венками.

   Подвижность их ложь, их плотность обман

   и их неживой поглощает туман.

   Предметы как дети, что спят в колыбели.

   Как звезды, что на небе движутся еле.

   Как сонные цветы, что беззвучно растут.

   Предметы как музыка, они стоят на месте.

   Я остановился. Я подумал тут,

   я не мог охватить умом нашествие всех новых бедствий.

   И я увидел дом ныряющий как зима,

   и я увидел ласточку обозначающую сад

   где тени деревьев как ветви шумят,

   где ветви деревьев как тени ума.

   Я услышал музыки однообразную походку,

   я пытался поймать словесную лодку.

   Я испытывал слово на огне и на стуже,

   но часы затягивались всё туже и туже,

   И царствовавший во мне яд

   властвовал как пустой сон.

   Однажды.

Перед каждым словом я ставлю вопрос: что оно значит, и над каждым словом я ставлю показатель его времени. Где дорогая душечка Маша и где ее убогие руки, глаза и прочие части? Где она ходит убитая или живая? Мне невмоготу. Кому? мне. Что? невмоготу. Я один как свеча. Я семь минут пятого один 8 минут пятого, как девять минут пятого свеча 10 минут пятого. Мгновенья как не бывало. Четырех часов тоже. Окна тоже. Но все то же самое.

Темнеет, светает, ни сна не видать,

где море, где слово, где тень, где тетрадь,

всему наступает сто пятьдесят пять.

 С в и д е р с к и й. Перед тобой стоит дорога. И позади тебя лежит тот же путь. Ты стал, ты остановился на быстрый миг, и ты, и мы все увидели дорогу впереди тебя. Но вот тут мы взяли все и обернулись на спину то есть назад, и мы увидели тебя дорога, мы осмотрели тебя путь, и все все как один подтвердили правильность ее. Это было ощущение — это был синий орган чувств. Теперь возьмем минуту назад, или примеряем минуту вперед, тут вертись или оглядывайся, нам не видно этих минут, одну из них прошедшую мы вспоминаем, другую будущую точку воображаем. Дерево лежит дерево висит, дерево летает. Я не могу установить этого. Мы не можем ни зачеркнуть, ни ощупать этого. Я не доверяю памяти, не верю воображению. Время единственное что вне нас не существует. Оно поглощает все существующее вне нас. Тут наступает ночь ума. Время всходит над нами как звезда. Закинем свои мысленные головы, то есть умы. Глядите оно стало видимым. Оно всходит над нами как ноль. Оно все превращает в ноль. (Последняя надежда—Христос Воскрес.)

Христос Воскрес — последняя надежда.

* * *

Все что я здесь пытаюсь написать о времени, является, строго говоря, неверным. Причин этому две. 1) Всякий человек, который хоть сколько-нибудь не понял время, а только не понявший хотя бы немного понял его, должен перестать понимать и все существующее. 2) Наша человеческая логика и наш язык не соответствуют времени ни в каком, ни в элементарном, ни в сложном его понимании. Наша логика и наш язык скользят по поверхности времени.

Тем не менее, может быть что-нибудь можно попробовать и написать если и не о времени, не по поводу непонимания времени, то хотя бы попробовать установить те некоторые положения нашего поверхностного ощущения времени, и на основании их нам может стать ясным путь в смерть и в широкое непонимание.

Если мы почувствуем дикое непонимание, то мы будем знать, что этому непониманию никто не сможет противопоставить ничего ясного. Горе нам, задумавшимся о времени. Но потом при разрастании этого непонимания тебе и мне станет ясно что нету ни горя, ни нам, ни задумавшимся, ни времени.

 

 

 

 

1. Время и Смерть

Не один раз я чувствовал и понимал или не понимал смерть. Вот три случая твердо во мне оставшихся.

1. Я нюхал эфир в ванной комнате. Вдруг все изменилось. На том месте, где была дверь, где был выход, стала четвертая стена, и на ней висела повешенная моя мать. Я вспомнил, что мне именно так была предсказана моя смерть. Никогда никто мне моей смерти не предсказывал. Чудо возможно в момент смерти. Оно возможно потому что смерть есть остановка времени.

2. В тюрьме я видел сон. Маленький двор, площадка, взвод солдат, собираются кого-то вешать, кажется, негра. Я испытываю сильный страх, ужас и отчаяние. Я бежал. И когда я бежал по дороге, то понял, что убежать мне некуда. Потому что время бежит вместе со мной и стоит вместе с приговоренным. И если представить его пространство, то это как бы один стул, на который и он и я сядем одновременно. Я потом встану и дальше пойду, а он нет. Но мы все-таки сидели на одном стуле.

3. Опять сон. Я шел со своим отцом, и не то он мне сказал, не то сам я вдруг понял: что меня сегодня через час и через 1½повесят. Я понял, я почувствовал остановку. И что-то по-настоящему наконец наступившее. По-настоящему совершившееся, это смерть. Все остальное не есть совершившееся. Оно не есть даже совершающееся. Оно пупок, оно тень листа, оно скольжение по поверхности.

 

 

 

2. Простые вещи

Будем думать о простых вещах. Человек говорит: завтра, сегодня, вечер, четверг, месяц, год, в течение недели. Мы считаем часы в дне. Мы указываем на их прибавление. Раньше мы видели только половину суток, теперь заметили движение внутри целых суток. Но когда наступают следующие, то счет часов мы начинаем сначала. Правда, зато к числу суток прибавляем единицу. Но проходит 30 или 31 суток. И количество переходит в качество, оно перестает расти. Меняется название месяца. Правда, с годами мы поступаем как бы честно. Но сложение времени отличается от всякого другого сложения. Нельзя сравнить три прожитых месяца с тремя вновь выросшими деревьями. Деревья присутствуют и тускло сверкают листьями. О месяцах мы с уверенностью сказать того же не можем. Названия минут, секунд, часов, дней, недель и месяцев отвлекают нас даже от нашего поверхностного понимания времени. Все эти названия аналогичны либо предметам, либо понятиям и исчислениям пространства. Поэтому прожитая неделя лежит перед нами как убитый олень. Это было бы так, если бы время только помогало счету пространства, если бы это была двойная бухгалтерия. Если бы время было зеркальным изображением предметов. На самом деле предметы это слабое зеркальное изображение времени. Предметов нет. На, поди их возьми. Если с часов стереть цифры, если забыть ложные названии, то уже может быть время захочет показать нам свое тихое туловище, себя во весь рост. Пускай бегает мышь по камню. Считай только каждый ее шаг. Забудь только слово каждый, забудь только слово шаг. Тогда каждый ее шаг покажется новым движением. Потом, так как у тебя справедливо исчезло восприятие ряда движений как чего-то целого, что ты называл ошибочно шагом (ты путал движение и время с пространством, ты неверно накладывал их друг на друга), то движение у тебя начнет дробиться, оно придет почти к нулю. Начнется мерцание. Мышь начнет мерцать. Оглянись: мир мерцает (как мышь).

 

 

 

 

3. Глаголы

Глаголы в нашем понимании существуют как бы сами по себе. Это как бы сабли и винтовки сложенные в кучу. Когда идем куда-нибудь, мы берем в руки глагол идти. Глаголы у нас тройственны. Они имеют время. Они имеют прошедшее, настоящее и будущее. Они подвижны. Они текучи, они похожи на что-то подлинно существующее. Между тем нет ни одного действия которое бы имело вес, кроме убийства, самоубийства, повешения и отравления. Отмечу, что последние час или два перед смертью могут быть действительно названы часом. Это есть что-то целое, что-то остановившееся, это как бы пространство, мир, комната или сад, освободившиеся от времени. Их можно пощупать. Самоубийцы и убитые у вас была такая секунда, а не час? Да, секунда, ну две, ну три, а не час, говорят они. Но они были плотны и неизменны? — Да, да.

Глаголы на наших глазах доживают свой век. В искусстве сюжет и действие исчезают. Те действия, которые есть в моих стихах, нелогичны и бесполезны, их нельзя уже назвать действиями. Про человека, который раньше надевал шапку и выходил на улицу, мы говорили: он вышел на улицу. Это было бессмысленно. Слово вышел, непонятное слово. А теперь: он надел шапку, и начало светать, и (синее) небо взлетело как орел.

События не совпадают с временем. Время съело события. От них не осталось косточек.

 

 

 

 

4. Предметы

Дом у нас не имеет времени. Лес у нас не имеет времени. Может быть человек инстинктивно чувствовал непрочность, хотя бы на одно мгновенье плотность вещественной оболочки предмета. Даже настоящего, того настоящего времени, о котором давно известно, что его нет, и того он не дал предмету. Выходит, что дома и неба и леса еще больше нет, чем настоящего.

Когда один человек жил в своем собственном ногте, то он огорчался и плакал и стонал. Но как-то он заметил, что нет вчера, нету завтра, а есть только сегодня. И прожив сегодняшний день он сказал: есть О чем говорить. Этого сегодняшнего дня нет у меня, нет у того, который живет в голове, который скачет, как безумный, который пьет и ест, у того, который плавает на ящике, и у того, который спит на могиле друга. У нас одинаковые дела. Есть о чем говорить.

И он стал обозревать мирные окрестности, и в стенках сосуда времени ему показался Бог.

 

 

 

 

5. Животные

Восходит скверная заря. Лес просыпается. И в лесу на дереве, на ветке, подымается птица и начинает ворчать о звездах, которые она видела во сне, и стучит клювом в головы своих серебряных птенцов. И лев, и волк и хорек недовольно и сонно лижут своих серебряных детенышей. Он, лес, он напоминает нам буфет, наполненный серебряными ложками и вилками. Или, или, или смотрим, течет синяя от своей непокорности река. В реке порхают рыбы со своими детьми. Они смотрят божескими глазами на сияющую воду и ловят надменных червяков. Подстерегает ли их ночь, подстерегает ли их день. Букашка думает о счастье. Водяной жук тоскует. Звери не употребляют алкоголя. Звери скучают без наркотических средств. Они предаются животному разврату. Звери время сидит над вами. Время думает о вас, и Бог.

Звери вы колокола. Звуковое лицо лисицы смотрит на свой лес. Деревья стоят уверенно как точки, как тихий мороз. Но мы оставим в покое лес, мы ничего не поймем в лесу. Природа вянет как ночь. Давайте ложиться спать. Мы очень омрачены.

 

 

 

 

6. Точки и седьмой час

Когда мы ложимся спать, мы думаем, мы говорим, мы пишем: день прошел. И назавтра мы не ищем прошедшего дня. Но пока мы не легли, мы относимся к дню так, как будто бы он еще не прошел, как будто бы он еще существует, как будто день это дорога по которой мы шли, дошли до конца и устали. Но при желании могли бы пойти обратно. Все наше деление времени, все наше искусство относится к времени так, как будто бы безразлично, когда это происходило, происходит или будет происходить. Я почувствовал и впервые не понял время в тюрьме. Я всегда считал, что по крайней мере дней пять вперед это то же что дней пять назад, это как комната, в которой стоишь посредине, где собака смотрит тебе в окно. Ты захотел повернуться, и увидел дверь, а нет — увидел окно. Но если в комнате четыре гладких стены, то самое большее что ты увидишь, это смерть на одной из стен. Я думал в тюрьме испытывать время. Я хотел предложить, и даже предложил соседу по камере попробовать точно повторять предыдущий день, в тюрьме все способствовало этому, там не было событий. Но там было время. Наказание я получил тоже временем. В мире летают точки, это точки времени. Они садятся на листья, они опускаются на лбы, они радуют жуков. Умирающий в восемьдесят лет, и умирающий в 10 лет, каждый имеет только секунду смерти. Ничего другого они не имеют. Бабочки однодневки перед нами столетние псы. Разница только в том, что у восьмидесятилетнего нет будущего, а у 10-летнего есть. Но и это неверно, потому что будущее дробится. Потому что прежде чем прибавится новая секунда, исчезнет старая, это можно было бы изобразить так:

Ø Ø Ø Ø Ø Ø

Ø Ø Ø Ø Ο

Только нули должны быть не зачеркнуты, а стерты. А такое секундное мгновенное будущее есть у обоих, или у обоих его нет, не может и не могло быть, раз они умирают. Наш календарь устроен так, что мы не ощущаем новизны каждой секунды. А в тюрьме эта новизна каждой секунды, и в то же время ничтожность этой новизны стала мне ясной. Я не могу понять сейчас, если бы меня освободили двумя днями раньше или позже, была ли бы какая-нибудь разница. Становится непонятным, что значит раньше и позже, становится непонятным все. А между тем петухи кричат каждую ночь. Но воспоминания вещь ненадежная, свидетели путаются и ошибаются… В одну ночь не бывает два раза 3 часа, убитый лежащий сейчас — был ли убит минуту тому назад и будет ли убитым послезавтра. Воображение непрочно. Каждый час хотя бы, если не минута, должен получить свое число, с каждым следующим прибавляющееся или остающееся все тем же. Скажем, что у нас седьмой час и пусть он тянется. Надо для начала отменить хотя бы дни, недели и месяцы. Тогда петухи будут кричать в разное время, а равность промежутков не существует, потому что существующее не сравнить с уже несуществующим, а может быть и несуществовавшим. Почем мы знаем? Мы не видим точек времени, на все опускается седьмой час.

 

 

 

 

7. Печальные останки событий

Все разлагается на последние смертные части. Время поедает мир. Я не по…

 

8. Бурчание в желудке во время объяснения в любви

Меня интересует: когда я объясняюсь в любви новой свежей женщине, то у меня почти всегда, или верней часто, бурчит в животе или закладывает нос. Когда это происходит, я считаю, что наступил хороший признак, Значит, все выйдет удачно. Тут важно, когда начинает бурчать, вовремя закашлять. Вздыхать, кажется, не надо, иначе бурчание дойдет до ее слуха. От закладываемого носа тоже, бывает, исходят характерные звуки. Наверное, это происходит от волнения. В чем же здесь волнение? Половой акт, или что-либо подобное, есть событие. Событие есть нечто новое для нас потустороннее. Оно двухсветно. Входя в него, мы как бы входим в бесконечность. Но мы быстро выбегаем из него. Мы ощущаем следовательно событие как жизнь. А его конец — как смерть. После его окончания все опять в порядке, ни жизни нет ни смерти. Волнение перед событием, и вследствие того бурчание и заложенный нос есть, значит, волнение перед обещанной жизнью. Еще в чем тут в частности дело. Да, дело в том, что тут есть с тобой еще участница, женщина. Вас тут двое. А так, кроме этого эпизода, всегда один. В общем, тут тоже один, но кажется мне в этот момент, вернее до момента, что двое. Кажется что с женщиной не умрешь, что в ней есть вечная жизнь.

 

9. Заболевание сифилисом, отрезанная нога, выдернутый зуб       

Почему я так боюсь заболеть сифилисом, или вырвать зуб? Кроме боли и неприятностей, тут есть еще вот что. Во-первых, это вносит в жизнь числовой ряд. Отсюда начинается система отсчета. Она более страшная система отсчета, чем от начала рождения. Там не помнишь, то есть у всех, страшность того никто не ощущает, то все празднуют (день рождения и имянин). Тем же мне и страшно было пребывание в Д. П. 3. И во-вторых, тут еще плохо то, что это было что-то безусловно окончательное и единственное и состоявшееся и настоящее. И это в моем понимании тоже становится числом. Это можно покрыть числом один. А один, по-моему, это целая жизнь одного человека от начала до конца, и нормально это один .должны бы чувствовать только в последний миг. А тут вдруг это входит внутри жизни. Это ни чем не поправимая беда. Выдернутый зуб. Тут совпадение внешнего события с временем. Ты сел в кресло. И вот пока он варит щипцы, и потом достает их, на тебя начинает надвигаться время, время, время, и наступает слово вдруг и наступает наполненное посторонним содержанием событие. И зуб исчез.

Все это меня пугает. Тут входит слово никогда.

 

Фотографии разных лет с практикумов и семинаров