К моему великому сожалению я услышала, что вы отходите от Архива Ницше и более не желаете иметь с этим ничего общего. Я предельно сожалею и не в состоянии представить себе причину. Меня информировали, что вы становитесь в резкую оппозицию Третьему Рейху и его Фюреру... Но это как раз то, что я не могу понять. Разве наш глубокопочитаемый Фюрер не несет те же самые идеалы и ценности для Третьего Рейха, что вы выразили в “Пруссачестве и Социализме”? Каким образом возникла ваша столь сильная оппозиция? 

Из письма Элизабет Фёрстер-Ницше Освальду Шпенглеру
Веймар, 15.10.1935

Сестра великого философа не поняла то, что лежало на самой поверхности. Одной из реальных причин было как раз различие между прусской помещичье-торгово-промышленной идеей порядка и организованности, рационального мироощущения, холодного интеллектуализма, можно сказать, почти инженерного отношения к вселенной, обществу, природе, и баварской иррациональной, крестьянско-охотничьей природой южногерманской мутной и горячей крови.



Шпенглер был плод того же дерева, одним из корней которого был француз Ипполит Тэн, который понимал человека, как продукт конкретной эпохи, места, климата, природы и пр. Однако, то что для француза было концом, для немца оказалось точкой отсчета. Эта детерминированность, отсутствие выбора требовало по Шпенглеру от человека либо сдачи на волю рока либо борьбы. Рожденный в конкретной семье, стране, общественной группе, человек уже с первой минуты жизни обречен на существование в этом континууме. Он должен приспособиться и жить, или же попытать счастья в борьбе с предопределением. Победить или подчиниться – таков выбор человека. Качества данные ему природой, воспитанием, образованием, традицией позволят ему или встать над рутинным существованием, или же сознательно, без тени унижения, подчиниться судьбе и работать в отведенном тебе месте во вселенной. Пруссия воплотила в себе эти идеалы. Блестящие философы, просвещенные аристократы, дисциплинированнейшая армия, толпа великолепно обученных и исполнительных чиновников, законность, чтимая всеми, государство чтущее граждан, поощряемая сотни лет торгово-промышленная деятельность и т.д. и т.п. Гармоническая структура, где были преодолены как британский материалистический индивидуализм, так и галльский социальный эгалитаризм, казалось Шпенглеру, была создана в прусском обществе. Он видел задачу построения общества, в котором людям будут представляться не равные права, а определенное место в социальной иерархии. В равной степени Шпенглеру были чужды как коммунистическая идея равного распределения благ, так и хищническое право сильного. Его идея была в том, что каждый должен был получить ему положенное – jedem das seine.



В этом есть многое от расчета, холодного цинического признания несправедливости рождения, национальности, материального положения. Однако, это высшая справедливость. Разрушение иерархии является несправедливым. Талантливая личность в таком обществе имеет ступени по которым она может взойти высоко. В мире равенства отсутствие ступеней делает взлет личности случайным.



Поэт неравенства, Шпенглер часто использовал термин “the man of prey”, человек-хищник. Несмотря на то, что многим хочется видеть в этом отзвук ницшевской бестии, здесь нет ничего от этого. Хищник в природе прекрасно знает свое место. Он никогда не вступит в борьбу с превосходящим его по силе. По одному оскалу зубов, рычанию, росту, массе, взгляду, зверь чувствует свою обреченность. Он скалится, рычит, но уходит, уступая место, не затевая бессмысленной борьбы. Право сильного признается таким образом не в борьбе, а как заранее предопределенная ситуация. Только в случае равных сил начинается сражение. Вступающий в борьбу ощущает в себе силу побеждать. Только с этим чувством хищник начинает борьбу. И она не всегда продолжается до момента гибели одного из бойцов. Часто, когда один чувствует недостаток сил во время битвы, он гордо отступает, уходит, огрызаясь, признавая иерархическое превосходство противника, утверждая вечный закон. Борьба на смерть не такое уж частое событие в мире хищников. Не как люди, животные редко обманывают себя.



Это следование неписаным законам в мире животных, нужно было по Шпенглеру воплотить в человеческом обществе. Идеально, если общество столь устойчиво в традиции, что не требуется законов для ограничения позывов человеческой природы, но это идеал, а на деле требуется как раз жесткая система регуляций и правил. По крайней мере, до тех пор, пока эта система не будет записана в генах поколений. Такая система по мнению Шпенглера была развита в Пруссии. 'The man of prey’ был прекрасно вписан в рамки традиций и законов. По большей части пруссак не нуждался в напоминаниях – система вбивала ему общественные ценности с детства, иногда и физически.



Север порождает ограничение, рационализм, иерархию, мысль; Юг-анархию, иррационализм, бунт, чувство, материализм. Искусство севера мистично и духовно, искусство юга – чувственно и материалистично. Церковь исчезает на севере, растворяясь в государственности, религия становится мистической тайной личности. На юге церковь растворяет в себе государственность, заменяет ее, превращая религию в ритуал, массовый праздник, в формальное художественное, чувственное зрелище. На севере есть иерархия групп, на юге только хозяин и рабы. Подчас только рабы без хозяина. Северная история не имеет историй о восстаниях рабов, южная сколько угодно. Германцы занявшие место римлян в бывшей Римской империи восприняли только ее имперский, цезарский характер. На юге их короли стали большими и малыми деспотами с неограниченной властью. На севере они были постоянно ограничиваемы в своей власти разными общественными группами, но и они ограничивали тенденции групп к сепаратизму. Северные народы вырабатывали государственность, южные теряли ее с каждым часом. Сегодня мы видим наибольшее разрушение общественных институтов в южных странах и концентрированную государственность на севере.



Частой ошибкой было и есть считать что главная опасность приходит с востока. Орды варваров, разрушителей культуры и цивилизации, идут с востока на запад, и это направление, где нужно поставить заслон. Однако, подлинный разрушитель идет с юга. Этот тип личности, нации, расы, философии, религии является подлинным врагом nordic man с его стремлением к постоянной деятельности, как практической так и духовной. Трудовая напряженность уступает место расслаблению, исчезает дисциплина движений как физических, так и умственных. Ничем не ограничиваемый более ум бросается в крайности, то же случается и с телом. Чувство заменяет разум, интеллектуальный императив превращается в чувственный позыв. Векторная цивилизация становится скалярной. Организация в пространстве и времени оказывается более ненужной и даже враждебной, поскольку ограничивает свободу движений.



Шпенглер ясно видел эту опасность с юга, так же как и преимущества севера. Когда он писал и говорил, что он так и уйдет из жизни по-настоящему непонятым, он был прав. Он был чужд расовой теории, потому что главный враг был не в цвете кожи или форме носа, а в структуре мышления. Нация, раса и отдельная личность несут разрушительные тенденции благодаря не биологическим качествам, а их обычаям, их религии, состоянию умов, что зависит в основном от географии и геологии, и, соответственно, культурной традиции места, где эти человеческие типы были сформированы. Ранее в истории народы перемещавшиеся по планете несли свою ментальность в новые места. Более организованные нации подчиняли менее, полудикие орды пришельцев растворялись в высшей культуре.



Однако, случалось и так, что пришельцы побеждали. Это происходило тогда, когда общество-матка принимало идею пришельцев или же идею-пришельца. Обычно такие общества были огромными конгломератами наций, как Рим, империя Габсбургов или Россия. В тех случаях, когда империя принимала культурный и религиозный плюрализм, или, говоря сегодняшним языком, становилась многокультурной, в ней мгновенно начинали возобладать “южные” тенденции. После этого требовалось уже немного времени, чтобы общество, разъедаемое изнутри коррозией, рухнуло.



Шпенглер был не понят и в других его идеях. Ненависть, которую он пропагандировал столь усердно, не была в его понимании чувством, которому можно и нужно было отдаться. Напротив, это была идея, императив, принцип, заключавшийся в знании врага и активном, интеллектуально-действенном неприятии его идей. Когда Шпенглер говорил, что настоящий человек должен уметь ненавидеть, он имел в виду предельную детерминированность человеческого бытия выраженную со знаком минус. По его мнению знание и отрицание всего чуждого пруссианизму (читай: подлинной или нордической цивилизации) было наиболее важно. Sudentum было тем, что требовало отрицания, а стало быть ненависти. Шпенглер обратил свой призыв к молодежи, так как старшее поколение уже давно было заражено вирусом. К сожалению, эта идея была искажена в расовой теории нацистов, где акцент был сделан на биологический, расово-генетический аспект понимания развития истории и культуры. Так целые нации и расы оказались врагами независимо от реальности их бытия.



Германия не была исключением и, конечно же, как и другие страны Европы, подверглась этому разрушительному влиянию юга. И ирония заключается в том, что идеи северянина Шпенглера были восприняты на немецком юге и их крайним выразителем стал человек южногерманского, австрийского происхождения. Адольф Гитлер не был человеком, по мнению Шпенглера, отвечающим требованиям предъявляемым к действительному вождю, способному бороться за идеалы пруссианизма. Шпенглер чувствовал, что Гитлер сам по себе находился в плену Sudentum. Несмотря на его организаторские способности, его медиумические качества, на его предельный германизм Гитлер нес в себе слишком много от юга. Бавария (место в Австрии где был рожден и вырос Гитлер еще в прошлом веке было частью Баварии) была той страной, где нордический дух германцев более всего подвергся губительному влиянию юга. Крестьянская католическая Бавария, королевство определенно более итальянское по своему духу нежели германское, была местом, где эстетическое, чувственное отношение к миру, преобладало за счет рационального, холодно-интеллектуального, инженерного восприятия последнего. Именно там в начале века возник Expressionismus, с его бунтом индивидуалистического чувства против прусской рациональной заорганизованности. Мюнхен стал столицей иррационализма.



Шпенглер, всегда считавший, что свет идет с севера, никак не мог принять лидерство отсталой технологически, промышленно неразвитой Баварии над организованной дисциплинированной, технически и социально передовой Пруссией. Этот конфликт, вообще хорошо известный в Германии, противостояние Берлина и Мюнхена, пожалуй ярче всего выявился в годы Веймара и Третьего Рейха. Несмотря на то, что Шпенглер в целом поддерживал борьбу немецких фашистов за власть, он был неприятно поражен абсолютной неподготовленностью “пивного путча”. Он вообще не любил путчи и бунты, так как это разрушало государственность, а она была для Шпенглера все. В этом случае он усмотрел здесь противоречие, которое позднее привело к крушению Третьего Рейха – северная идея осуществлялась южными средствами. Интуитивизм вместо расчета, натиск вместо организованности, темперамент на месте опыта, чувство подавляющее интеллект, разум. Для Шпенглера было всегда мало только попытки сделать что-либо, не менее важно было как это сделать. Баварские экспрессионисты призывали к чувственному бунту, к личностной революции, к примату человека над его социальной организацией. Левые, коммунисты, призывали к бунту масс, к реализации воли эгалитарной группы. В Гитлере было много и от тех и от других. Слепая вера в массу, также как глубокая убежденность в праве личности на предельное утверждение в среде себе подобных, не оставляла в его психологии места для признания социальной организации прусского типа. Несмотря на то, что Гитлер всячески высказывал свое преклонение перед Фридрихом Великим, он на деле никогда не был пруссианистом. В Фридриховой Пруссии ли, в Бисмарковой, ему, скорее всего, бы не нашлось места в иерархии, поскольку там были другие критерии личности. Гитлер это чувствовал, и поэтому всячески заигрывал с прусской интеллигенцией и аристократией. Его ближайший друг и соратник, Герман Геринг, аристократ, душа салонов, герой войны, блестящий офицер и организатор, был для, хотя и храброго, но только солдата и, хотя и интеллектуала, но плебея по происхождению, Гитлера, недосягаемым идеалом. Неслучайно именно он был сделан Гитлером премьер-министром Пруссии и председателем рейхстага.



Назначение Геринга было одной из попыток фюрера опруссачиться. Он сменил окружение – забыв “старых товарищей”, баварских крикунов и бунтарей, и обратился к офицерству, особенно высшему, среди которого еще было немало пруссаков и дворян. Крупные промышленники, высшее офицерство, потомки императорских родов стали его магнитом. Но в этой среде он по-настоящему принят не был, только был использован, а когда южная разрушительная сила его натуры стала опасной для самое Германии как государства, его попытались убрать. Карающей рукой стал аристократ Клаус граф фон Штауфенберг, ученик и последователь Стефана Георге, писателя и философа аристократической, интеллектуальной Германии. Однако судьба сохранила Гитлера, и это как бы ознаменовало окончательное крушение пруссианизма внутри Третьего Рейха, и поражение Германии извне.



Шпенглер не дожил до этого времени. Однако, он предвидел события, как это случалось с ним часто. Он предчувствовал, что к здоровой северной реакции на разрушение германской государственности, выразившейся в критике Веймара со стороны правых националистов, примешивается южная струя. Восстановление пруссианизма в Германии по Шпенглеру не могло быть произведено толпой хулиганов и плебеев, даже одетых в униформу и организованных по армейскому образцу. Социальная контрреволюция должна была прийти сверху, от носителей идей порядка и государственности, не снизу, от крестьян или безработных слесарей. Это было то, что не понимала Элизабет Фёрстер-Ницше, когда писала Шпенглеру вышеупомянутое письмо.



В заключение, хочется сказать, что Sudentum не является болезнью только германской нации. Он вреден любой государственности. Любая нация обретшая подлинную социальную организацию, а ею может быть только иерархия (демократия, равенство, свобода – по Шпенглеру изобретения “южан”), должна выработать механизмы борьбы с Sudentum, должна быть начеку. Шпенглер был первым, кто ударил в колокол, но его набат до сих пор еще не услышан окончательно западным миром. Или, возможно, уже некому слышать. Или, возможно, они только просыпаются от его звуков.