Андрей Рыжов. Отзыв на отрывок "Джон Беннет об Идрисе Шахе"...

Одно из самых сильных впечатлений от чтения – удивление, вызванное талантом рассказчика, который Дж. Беннет – на мой взгляд – реализовал в себе. Но лучше обо всём по порядку. Цитаты из «Свидетеля» я привёл курсивом.

Вообще надо сказать, что, читая текст, я не смог полностью устраниться от своих «привязанностей в виде … убеждений и особенностей характера», иначе становишься похож на толстый лист картона для письма акварелью – нанёс мазок-другой, а затем всё смыл водой… Мои суждения пристрастны, ибо ранее мне попадалась пара аналогичных программных текстов из этого же источника и этого же периода, и я категорически не приемлю некоторые положения, в них содержащиеся, причём именно на «интуитивных основаниях», не думая обосновывать логически свою позицию. На основании отрывка из «Свидетеля» я дополнительно прояснил себе характер происходивших событий, в результате появился этот краткий отклик.

Все действительно «встретили Идриса Шаха, приехавшего в Англию в поиске последователей Гурджиева, намереваясь передать им знания и методы, необходимые для завершения их обучения». Шах воспользовался ожиданием групп, оставшихся после смерти П.Д. Успенского, а затем и Г.И. Гурджиева. Многие гурджиевцы ждали представителя традиции, который сам заметит их при условии методичного продолжения ими начатого дела; ждали, так как эту версию рассматривал ещё Успенский. Шах, умный и точный человек «с очень важной миссией», взял этот первый аккорд в своей партии и тем самым обеспечил благожелательный приём и интерес к своей персоне. Неудивительно, что эта подозрительная формулировка насчёт «намерения передать им знания и методы» большинством была интерпретирована как положительная причина «высадки» Шаха на острова.

Второй аккорд либретто оказался поправкой к первому. Для укрепления позиции Шах временно скорректировал свой образ действительного учителя, неоднократно повторяя, «что его послал учитель и что его поддерживают «Хранители Традиции». Активно используя устоявшуюся в гурджиевских группах терминологию, Шах привлек близкую и гурджиевцам, и, несомненно, и ему самому идею служения Традиции. Беннет, видимо, чувствовал скрытые элементы сценария всего действия, но действовал сообразно своим убеждениям (на тот момент) и своему состоянию, и действительно позволил себя убедить соображениями Шаха. Беннет был важен Шаху своими связями, своими группами и, как можно судить по тексту, недвижимостью. Шах выстраивал планы, предполагая использовать имение Беннета, но личность Беннета ему помешала бы там своим авторитетом, да и видел Беннет больше многих. Не имея ни средств на покупку, ни возможности запретить Беннету приезжать в Кумб Спрингс в случае нахождения имения по-прежнему в собственности Беннета, Шах, вероятно, понял, что другого выхода, как «взять добровольно предложенный» Кумб Спрингс, у него просто нет, как и, впрочем, другого Кумб Спрингса.

         «Декларация людей традиции» появилась до того, как Кумб Спрингс был передан тресту с названием SUFI, с целью внести звучание ясного, завершающего аккорда, и всё оказалось на своих местах: и миссия Шаха, и инициатива учителя из «афганской эзотерической школы», который отправил Шаха на Запад как уполномоченного представителя. Структура самого этого текста и его формальная аргументация слишком расплывчаты, чтобы всерьёз подходить к их анализу. Взять, например, каркас фразы вроде этого: «если бы … осознавалось истинное величие и важность… вместо … копирования, приверженцы [копирования] …смогли бы распознать подлинную красоту, величие и важность …». Согласимся: сказано точно.

Небезынтересны и безличные фигуры, которым адресована эта декларация. Под конец они оказываются людьми, у которых опыт, возраст и психологические особенности не имеют значения, ну и, конечно, второе замечание по поводу – подходящие кандидаты обнаруживаются среди последователей любой традиции. Если убрать резковатое звучание двух отдельно стоящих фраз, лишенных обрамления программирующих модулей, то что же остаётся? Быть может, на завершающий пассаж предполагался отклик традиционалиста, с возгласом приветствия представителю коренной традиции? Но Генон, например, различает Традицию, традиции и традиционные формы, к тому же добавляет, что есть практика «осуществления человека» (выражение Генона) вне традиционных форм. Последователь традиции – весьма странный оборот, и если отвести в сторону подозрения в погрешностях перевода, то налицо некое смешивание понятий. Ритуалы как элементы консервативного каркаса любой традиционной формы, на приверженцев которых неизменно выступал походом Шах, и традиция, создавшая данную форму – не одно и то же. Следовательно, основные кандидаты – это любители ритуалов, к тому же неважно, каких, да и человек, причастный живой традиции, никогда не является её «последователем», он является её частью… Вообще я думаю, что авторы декларации не могли не понимать всего этого. Но на первом этапе ни им, ни Шаху не хотелось говорить определённее, т.к. был риск разрушить свой оперативно сконструированный образ. На разработку собственной идеологии, к тому же на фоне пусть мозаичной, но слишком мощной системы Гурджиева, тогда не было времени. Наверное, поэтому декларация ограничивается скользящим термином «последователи», обозначив понимание качества неких последователей, и, на всякий случай, упомянув некие традиции. Есть также вероятность, что под традицией понимался исключительно импульс, данный Гурджиевым, и увидеть несостоятельность своих усилий предлагалось также исключительно с башни абстрактных положений «декларации».

Вообще же в тексте, насколько я его «понял», довольно неуклюже говорится о бытийном знании; о том, что его можно обрести; о том, что требуется наставник; даётся призыв к гусенице начать делать собственный кокон; и о том, что всё это может быть реализовано при установлении связей лично с Шахом.

        При написании текста расчёт, конечно, делался на эмоциональный всплеск, провоцируемый «важностью» заявления, и на придание завершенности образу самого Шаха на тот момент. То есть задача состояла не в том, чтобы заявить о новой парадигме, а в том, чтобы на текущий момент отождествить линию Шаха с сознательно мифологизированной Г.И. Гурджиевым традицией, или даже традициями, самого Гурджиева сформировавшими. С другой стороны, этой декларацией Шах наглядно продемонстрировал своё положение о пережитках, и в иронии ему не откажешь. Сегодня этот текст мы не видим далеко не так, как могли бы прочесть его полвека назад глазами посетителя гурджиевских групп. «Декларация» являлась, скорее всего, т.н. «оперативным» текстом (в более поздней терминологии самого Шаха), и ныне превратилась в такой же пережиток, как и любой подобный «Манифест» полувековой давности.

Последующий отрывок из «Свидетеля» показывает, как дороги Джона Беннета и Идриса Шаха разошлись. И Шах, и Беннет были людьми масштабных задач, и образованными, и искушенными во многих сферах. Один из них развернул грандиозную организаторско-просветительскую деятельность, другой вел многолетний поиск методом проб и ошибок. Столкновение умов и несовместимость внутренних культур, видимо, сразу дали Беннету понять, что места в миссии Шаха он не найдёт, и в этом ничего удивительного. Поразительно то, как Беннет-рассказчик смог, характеризуя и собственную слабость в ситуации, и административную, деловую активность Шаха, показать странную пустотность, суматошность и той, и другой фигуры на фоне какого-то гораздо большего процесса, как и на фоне результата, вдруг им в себе замеченного: «я научился любить людей, которых не понимал».

Фотографии разных лет с практикумов и семинаров