Дмитрий Авалиани Избранные стихотворения (часть 2)

Всю жизнь ищу...
Но не хочу быть мухой...
Воистину, ветвистые деревья...
Мы в дружбе гладиаторы. Пока...
К открытию готовность - это все...
Чем все подлей - тем подлиннее боль...
Кто обрамляет, тот и обрезает...
Я выплакал печаль, я плащ ее обрезал...
Другой души касаешься когда...
Холодный птичий взгляд...
Как в доме десятиэтажном...
Безглазые деревья - это лучше...
Что надо, чтоб летать?
Если собак отпустить на волю...
Хорошо сидеть на кубе...
Кто оглянется назад...
И в жизни сей хреновой...
Голова зажата в круге...
Человек - это зритель в кино...
Нежнее чем сирень на склонах иван-чай...
Степенность нищего, священный жест царя...
На волчьем молоке Империя взросла...
То хвост, то голова - хозяйство увязает...
Самолюбие, себялюбие...
Там не спешат, не пашут и не пишут...
Ломая диалектики законы...



Всю жизнь ищу.
И был вечер, и было утро
И, и, и…
Почему на И –
все самые главные имена
из вечной книги?
Когда я нахожу что-то,
«О» - говорю,
Ощущаю – вот ОНО,
вот – ОНА, вот - ОН.
Но О не стоит,
оно круглое, катится,
скатывается, пропадает,
И опять это И.
Одни говорят, что И –
это ИГО,
и надо остановиться,
выдохнуть: «ОМ».
Другие думают, что О – это овод,
зато И есть игра бесконечности.
Так кажется детям,
еще не знающим смерти,
так думают ученые,
в поисках истины забывающие о смерти.
Ибис летит к своему Осирису.
«О!» - говорят туристы,
созерцая каменное безмолвие.

Еще я думаю про А –
не потому что с А
Начинается АМЕН, АЛЛАХ,АЛЛИЛУЙЯ,
АЗИЯ,
а потому что…
Ну потому что именно так:
А – то же, что «но».
Еще можно было бы писать вместо А
«Не а» или «не но»,
«Не то, а это»,
«Не то, но это».
Опять же поиск, выбор, отпор - все то же:
Ищи!
А – первый звук ребенка
и последний – умирающего.

Еще я думаю про Е –
не оттого, что с нее начинается название Книги книг,
и не потому, что есть глагол на Е,
отсутствующий в словаре,
А затем, что с Е начинается «еще».
«Еще» - говорит ребенок,
«Еще» - говорит голодный,
«Еще» - говорит она,
«Еще» - говорит Оно,
То Оно, которое нудит меня искать,
ибо все, что было, еще не совсем то,
или совсем не то…

Еще я думаю про У –
не из-за того, что я такой УМНЫЙ
и знаю, что наконец УМРУ,
а потому что У – это «около», «возле», «рядом»,
У – это почти что «то», «около того»,
может быть, не совсем то,
а может быть, и совсем то – кто знает?

Ищу. И снова думаю про И,
только И краткое: Й.
Й – не приказ: «давай», «наступай», «убегай»,
а тайное Й, невидимое на бумаге,
превращающее первый и последний крик «А!» - в «Я».
Крик восхищения - в сквернословие,
О – в матерное Ё,
крик боли: «У!» - в ласковое, но насмешливое «Ю».
Ю – на краЮ,
Ю, Ю – это то, что я делаЮ,
ощущаЮ сейчас или сделаЮ завтра,
Ю – это «ты» на другом языке,
а на моем – это круг с костылем или посохом,
чтобы круглое Ю не скатилось,
как А или Б, сидевшие на трубе…

***

Поэта путь мой -
По этапу тьмой.

Не ЗАКОН - чучело вечное.
Не закончу человечное,
Ибо где точка?
Утро - бабочка,
И Бог - деточка:
Утроба - бочка.

ПРИМЕЧАНИЕ: Панторим, или панторифма – стихи, в которых зарифмованы все слова в соседних строчках.

***

Но не хочу быть мухой
в будущем янтаре.
Лучше быть дятлом, глухо
тукающим по коре.

Мощи в ларце целуя,
шепота не слыхать.
Лучше к лицу прижму я
шаткую губ печать.

Бьющийся из ущелья,
вот от источник мой,
быстрый набросков пчельник,
пока еще черновой.

***

Воистину, ветвистые деревья
не варианты вы и не сомненья
как ходоки в столицу из деревни
вы протянулись к солнцу воскресенья.
и для того изломанность изгиба
чтоб каждому сказать своё спасибо
насколько тонко выразить способны
свой зов, не подражая бесподобно.

***

Мы в дружбе гладиаторы. Пока
не разобьют нас зрители на пары,
а там – к шутам: победа, жизнь, фанфары
нужнее, чем обнявшая рука.
Так может быть, пока нас не разделят,
рассоримся? Катись, приязнь, обряд,
но если вдруг поймает душу взгляд,
есть «мы» всегда, не после или перед.

***

К открытию готовность – это всё.
Из ничего, как чистый белый снег,
как будто незнакомку вдруг настиг
и заглянул, почувствовал – своё.
«Земля, земля» – кто с мачты прокричал,
тому бочонок – пей, тому – гуляй,
мычаньем, лаем путника встречай,
который заблудился и устал.
И так ответь на всё, что невзначай,
в глуши ночной подножный хруст почуй,
и свежий взгляд, как первый поцелуй,
на чёрный день храни, что Бог послал.


***
Чем всё подлей – тем подлиннее боль:
едва подумал, как взяла зевота.
На улице и воздух, как болото,
лишь некого назвать юродивой, юдоль.
А есть же способ «нет меня» сказать,
авось споёт пустоты благодать.
Сосуды сообщаются, но кто
наполнит опустевшее пальто?
Решусь ли, чтобы солнечная лава
всё залила – и ниши, и анклавы?
Я так привык толочься возле хлева,
не заходя, танцуя для сугрева.

***

Кто обрамляет, тот и обрезает,
и те обрезки носятся, как зайцы,
что да куда – главы не преклоняют,
а все линяют, каждый день линяют.
То жарко, то мороз, без перехода,
нет той уже размеренности года,
когда зимой надеешься на лето.
Как оказалось, что нигде ты?
Эпоха порвалась на эпизоды,
летит метель, а ты вскрываешь зонтик,
идут дожди, а ты в ушанке, жалок,
и все поешь: «Куда ушла держава?».

***

Я выплакал печаль, я плащ её обрезал,
я вместо плаща дал ей строгий плат.
Пусть яблони он пламенем объят,
высокий лоб светло плывёт сквозь бездну.
Довольно волочиться бахромой,
прихрамывать, как послушник из храма;
хочу, чтоб креп над вешним полыханьем
чуть хрипловатый, дивный голос твой.

***

Другой души касаешься когда,
вдруг понимаешь – здесь предел свободы.
Не погрузиться в те трубопроводы,
рекой остаться, где стрекоз слюда.
Один лишь Бог не оседлает,
на искренность поймав, не подомнёт,
вот дерево, вот воздух, вот полёт,
простор квадрат и круг соединяет,
но их не соизмерить никогда.
Отдельным будь, как та и та звезда,
беседуя, гори, но не сливайся,
лишь согласись: «Ты прав, ну да, ну да».

***

Холодный птичий взгляд –
расплата за летучесть,
за кривизну крыла,
секущего эфир;
собачий мой зрачок,
чего ты просишь мучась?
Хвостом виляет пес,
хопух ползет из дыр.



***

Как в доме десятиэтажном
двенадцать кнопок в лифте непонятны,
так - для чего нам воздух необъятный,
снующим по делам своим бумажным.

Когда ж метелицей жемчужной
охвачен, вдруг я вижу рой надвратный –
я ощущаю душный эмират мой,
как дом недолговечный и ненужный.

Но я неправ, и разве дух безбрежный,
объявший дом тщедушный, неопрятный,
не должен сделать благодатным
и твой восторг, и поиск сути нежной.

***

Безглазые деревья – это лучше,
иначе бы не дали мне покоя,
освобождения от боли,
когда бы взгляд я их заметил жгучий.

Он медленно скользит по их извивам,
он понимает спрятанную душу,
боящуюся выглянуть наружу,
чтобы не видеть раны и нарывы.

***

Злато и тоги.
Зла то итоги.

Месса ли, наука ль сон?
О колокола!
Мессалина
у кальсон
Около кола.


***

Что надо, чтоб летать?
Всё лишнее убрать,
как пуля, в воздухе скользя.
Но взмыть желая, ровным быть нельзя.

Как шершень, будь взъерошен и шершав,
широким парусом дубрав,
взлохмаченным всевидящим орлом,
ловящим ветер вздыбленным крылом.

***

Если собак отпустить на волю,
стали они бы сызнова волки.
Если бы все мы надели ермолки,
Бог Авраама нам новой не выдал бы роли.

Если же нет никого на престоле,
лишь зодиака спорящий вечно парламент,
в паре с тобой, ситный дружок, под парами,
что бы нам выдумать, чтоб уклониться от боли?

Если же есть взгляд вездесущего Бога,
дай ему Бог пробиться, минуя прислугу.
Я не отвёл бы глаза, не закрылся бы книгой,
встретил бы взор через ливень звериного бега.

***

Хорошо сидеть на кубе,
если девочка на шаре,
можно даже быть в мундире
или в чёрном клобуке,
если кто-то там летает,
что-то машет и порхает,
можно даже быть как дуб,
с чёрной птицей на руке.


***

Кто оглянется назад –
всё увидит как пилот,
но не тем же век живёт,
чтобы помнить страх утрат.
Кто уставится вперёд,
только мысль свою найдёт,
а не плотный топот стад,
а не в брызгах водопад.
Радость радугой висит,
свадьбой низа и высот,
но её округлый вид
миг побудет – и уйдёт.
Отчего всё нет да нет,
пыль, бурьян, разрыв-трава,
или где-то в стороне
встречей пьяные слова…

***

И в жизни сей хреновой
случается денёк,
когда, как лист кленовый
шикарно – одинок,
летишь себе в пространстве
забыв про то про сё –
японец икебанский,
какой-нибудь Басё.
И кто тебя поймает –
пусть исповедь поймёт,
а осень полыхает,
а птицы в перелёт.

***

Голова зажата в круге,
носит тяжкие вериги,
строит мысли кожуру.
Сердце, словно кенгуру,
хочет выпрыгнуть из книги,
жить на воле, на ветру.
Но ни флюгер, но ни шлягер
без Бедейкера не могут,
нужен герб на каждом флаге,
а не то затянет в омут.
Нужен контур, сектор, вектор
и кондуктор в небесах,
дайте облаку бюстгальтер
и чтоб ангел был в трусах.
В пейсах Бог держал бы посох
и трава с глазами в розах,
или Кришна в барбарисах
(в кадре айсберг или Ойстрах),
в треуголке бы Хеопс,
при волах бы Волопас,
гуру с гурией, роллс-ройс –
Господи, помилуй нас!
Не уйти от очертаний,
без рисунка ни черта нет,
цвета льющиеся волны,
света луч, зигзаги молний
превращаются в лимоны,
в образ, в рыбу на столе,
в Насреддина на осле.

***

Человек – это зритель в кино,
ничего, кроме тьмы, ничего,
только яркий огромный экран,
я песчинка, а там океан.
Что же делать – живи, трепещи,
напевая, как отрок в пещи,
не сгоришь ты, покуда, пока
там печаль о тебе высока.

***

Нежнее чем сирень на склонах иван-чай,
но навзничь лечь – еще нежнее небо;
спиной к горе – чуть слышно дышат недра.
С какой ноги проснуться невзначай?
Но спят пока, и милостив Господь,
себя познай, закидывая невод,
пред нежностью высот ты сам свой друг и недруг.
Как бабочек все мысли приколоть?

***

Степенность нищего, священный жест царя,
сквозь пригородный поезд проходя,
поверх накрывшихся газетой
напрасны ваши пируэты.

Поэты не нужны, не слышен трубный глас.
Под стук колес не сыщется рассказ
достаточно прямой и горький,
чтобы и рюрики и йорики,

и в варежке варяжской медяки,
венцы и шутовские колпаки –
чтоб это все разбередило вас
под стук колес в морозный поздний час.


***

На волчьем молоке Империя взросла,
а на овечьем – вечность пилигрима,
соперничество их неустранимо -
кто скачет на коне, седлает кто осла,
добра и зла, свеченья и числа,
обители и обладанья Рима.
Все тот же спор – мерещится скала,
с гроздями виноградными сравнима,
как чистого огня найти – без тучи дыма,
как не искать, чтоб сбагрить грех, козла?
Багровый шар дойдет ли до бела,
и скажешь ли: «Любовь непобедима»?

***

То хвост, то голова – хозяйство увязает,
один рывок утопит – не спасет,
и надо, всю поверхность осязая,
по миллиметру двигаться вперед.
Лишь пара глаз – а глаз да глаз везде бы,
тьме ощущений звения придать,
так, от побоев синее, все небо
болит за всех – никто ему не тать.

***

Самолюбие, себялюбие
одинаковы для святого,
а учитель подолгу -
про каждое слово,
так и эдак…

***

Там не спешат, не пашут и не пишут,
раз суть как солнце пламенное пышет,
рассудок ценник, справочник не держит,
рассеяться в вещах никто, как тут, не может,
и скука многих возвращает вспять,
чтобы опять и путь и петь и спать,
здесь и теперь узнать, обнять, застигнуть,
но после не уметь не опостылеть
самим себе – и в том причина смерти.
Туда зовет Господь, оттуда гонят черти.
Меж тут и там всегда открыта дверь.

***

Ломая диалектики законы,
небесный рай не борется ни с чем,
не носит меч, не учит теорем,
вкушая апельсины и лимоны,
но не забыв горчицу между тем,
он помнит латы, луки, битвы, шлемы,
на поле умирающего стоны.
на поле умирающего стоны,
Наполеона, драку двух систем.
В траву многовекового газона
сквозную тень рассеивают кроны,
и музыки текучие гормоны
перелетают бездну дум и тем.

Изображения: http://www.vavilon.ru/texts/avaliani0.html.

Стихотворения Авалиании статья о его творчестве в журнале "Арион":http://www.arion.ru/mcontent.php?year=2005&number=90&idx-1479

Фотографии разных лет с практикумов и семинаров