Роберт С. Де Ропп "Игра в мастера"

В горах Южной Калифорнии жил человек, который всегда знал, что сказать любому, выбирающему путь внутренней трансформации. Роберт де Ропп (Robert Sylvester de Ropp, 1913 - 1987) был широко известен участникам «контр-культурного» движения шестидесятых годов. По образованию он был биологом. В Рокфеллеровском Институте Ропп изучал проблемы рака, умственных расстройств и лекарств, влияющих на поведение.

Его более глубокие интересы формировались под влиянием двух учителей – П.Успенского и, позднее, Г. Гурджиева. Он написал несколько книг о духовном развитии, среди которых наиболее известны «Игра в Мастера: пути к высшему сознанию за пределами наркотического опыта» и «Путь воина: Одиссея ХХ столетия». Первая книга обобщает все то, что он узнал от своих наставников, обнаружил в писаниях людей сходных убеждений, а также извлек из изучения более конвенциональной психологии и психиатрии. Вторая книга написана на склоне лет; в ней он дает свои оценки наследия Гурджиева, Успенского, мадам Успенской и многих других фигур, оставивших следы на поле духовных поисков. Он никогда не пытался изображать из себя «гуру», никогда не казался напыщенным и претенциозным, распространяя наследие людей, своими учениями обогативших жизнь человечества.

Работы этого интересного исследователя духовного опыта почти не представлены на русском языке (по крайней мере, в Интернете). Но мы можем предложить вашему вниманию отрывки из книги «Игра в Мастера».

***

1   Игра, достойная чтобы в нее играть

.Эта книга об играх и целях.

Томас Шац писал, что людям в этой жизни на самом деле необходимы не богатство, не комфорт и не уважение, а игры, достойные того, чтобы в них играть. Кто не может найти никакой достойной игры, подвержен риску стать жертвой «акцидии». «Акцидия» – это особый род безразличия, безволия. Отцы церкви определяли ее как смертный грех, сегодня она считается симптомом болезни. Акцидия это паралич воли, отсутствие аппетита к жизни, состояние общей скуки, полное отрезвление и разочарование – «Боже, о Боже, как тускл, как пошл, как ничтожен и бессмысленен весь этот мир!» Такое состояние ума, как говорит Шац, есть подготовительная стадия к тому, что называется «умственным расстройством», и что, хотя и определенное Шацем лишь как возможная опасность, заполняет половину клиник для душевнобольных и делает множество людей обузой и бременем для самих себя и общества.
Ищите прежде всего достойную игру. Это совет пророка современному человеку. Если вы уже нашли ее, играйте в нее изо всех сил, играйте так, будто вся ваша жизнь и здоровье вашего ума зависят от этого. ( А они действительно зависят от этого). Следуйте примеру французских экзистенциалистов и высоко держите знамя с лозунгом «Активная жизненная позиция». Пусть все бессмысленно и на всех путях расставлены щиты «Нет выхода», двигайтесь, как если бы ваши движения имели какую-то цель. Если жизнь не может предложить никакой достойной игры, выдумайте ее себе сами. Ибо даже самому затуманенному уму должно быть ясно, что любая игра лучше чем никакой. Какие игры предлагает жизнь? Исследования Стивена Поттера дают нам советы об искусстве играть.  Мы можем ( и должны бы) прочесть «Игры, в которые играют люди» Эрика Берна. При склонности к математике можно познакомиться с работами Джона Ноймана или Норберта Винера, которые много размышляли над разработкой теории игр. Из древних индуистских текстов мы узнаем о космических играх, чередовании «лила» и «нитья», танце Шивы, в котором первоначальное единство становится многообразием форм за счет попеременного вхождения в игру трех «гун». В произведениях писателя и мистика Германа Гессе мы находим магический театр, где возможны все игры жизни, в том числе и «игра в бисер», в которой все элементы человеческой жизни сходятся в одно синтетическое единство.
Что такое игра? Совместная деятельность людей, цели которых противоположны? Именно так определяет игру Берн в своей книге «Игры, в которые играют люди». Но игра это нечто большее. В сущности это способ помериться силой или умом в рамках определенной модели деятельности, которая задается правилами. Правила являются важным пунктом. Если правила не соблюдаются, игра перестает быть игрой. Игра в шахматы будет невозможна, если один из игроков станет утверждать, что все его пешки – ферзи.
Жизненные игры отражают жизненные цели. Игра, которую человек выбирает, говорит не только о его типе, но и об уровне его внутреннего развития. Согласно Томасу Шацу жизненные игры можно разделить на объект-игры и мета-игры. Объект-игры - это игры, целью которых является достижение материальных ценностей, главным образом денег и всего, что можно купить за деньги. Мета-игры имеют целью нечто менее вещественное, например, знание или спасение души. В наше время преобладают объект-игры. В более ранних культурах преобладали мета-игры. Игроку в мета-игру объект-игры кажутся плоскими и бессмысленными ("Что пользы человку, если приобретет он весь мир, а душе своей повредит?"), игроку объект-игр мета-игры кажутся смутными и неопределенными, особенно такие расплывчатые понятия как красота, истина и спасение. Все человечество поэтому можно разделить на две группы: объект-игроки и мета-игроки, "Просперо" и "Калибаны" (люди на солнечной стороне - люди на теневой стороне). Эти группы никогда друг друга не понимали, и можно с уверенностью сказать, что никогда не поймут. Здесь речь идет о совершенно разных психологических типах, и большей частью именно их конфликты с самого сотворения мира привели человечество к его нынешнему состоянию.

Все игры играются по правилам. В играх, выдуманных самим человеком, как покер, правила определяются теорией вероятностей (вероятность против стрита - 251 к 1, против флэша 508 к 1), либо ставятся определенные ограничения (все шахматные фигуры имеют свои особые ходы). В игре жизни правила устанавливает природа, а также экономические и социальные условия. Игрок должен знать цель и знать правила. После этого все зависит только от способностей самого игрока. Великими шахматистами не становятся, ими рождаются. Великие футболисты должны обладать определенными физическими качествами. То, в какую игру человек может играть, определяется его типом (об этом подробнее дальше). Кто пытается играть в игру, для которой его тип не приспособлен, вредит своей сущности, часто с катастрофическими последствиями.

Низшие игры

Таблица 1 показывает основные игры жизни. Свинья у корыта - это простая объект-игра. Ее цель - как можно глубже зарыться носом в корыто, как можно сильнее растолкать других свиней и набить брюхо как можно плотнее. Сильная свинья проявляет в этой игре все те качества, которые коммунистическая пропаганда приписывает капиталистам: ненасытная жадность, беззастенчивость, хитрость, эгоизм. В наше время стопроцентная свинья в Соединенных Штатах уже не пользуется таким почетом, и сегодня в эту игру играют с некой сдержанностью, которая тем гигантам этой игры, которые сто лет назад вытрясли из этого континента все возможное, показалась бы мягкотелостью. Правила игры усложнились и сама игра стала утонченнее.
Петух-на куче-навоза играется с целью достижения известности. В первую очередь она служит раздуванию ложного я и поддержанию этого состояния. Игроки этой игры жаждут как можно более широкой известности и популярности. Короче, они хотят, чтобы их прославляли, все равно, заслуживают они этого или нет. В некоторых профессиях эта игра просто навязывается - актерам, политикам, вынужденным иметь общественный имидж, который чаще всего совершенно не соответствует реальности. Но истинный игрок в петуха-на-куче-навоза, чье счастье зависит только от того, как часто он встречает свое имя в газетах, не особенно заботится о своем общественном имидже. Для него любая популярность лучше, чем никакой. Ему лучше быть известным негодяем, чем совсем неизвестным.
Молох - это самая смертельная из игр. Здесь ставка - "слава" и "победа". Она играется разного рода профессиональными убийцами, приученными считать это убийство для себя честью - если их жертвы предпочитают другую религию или политическую систему и тем самым могут быть обозначены как "враги". Молох - это исключительно человеческая игра. Другие млекопитающие тоже враждуют с существами их собственной породы, но не так яростно и очень редко со смертельным исходом. Напротив, игроки в молох не знают никакого удержу. Увлеченные мечтой о славе или власти, они убивают с беспредельным воодушевлением, уничтожают целые города и опустошают целые страны. Молох играется с такой страстью и с такой чрезмерностью, что ничто - ни жалость, ни порядочность, ни даже здравый смысл, не могут повлиять на эту оргию разрушения. Как служители бога Молоха жертвовали идолу своих собственных детей, так же жертвуют игроки этой игры жизни тысяч молодых людей во имя каких-то отвлеченных понятий ( раньше "слава", теперь больше просто "оборона"), или убивают руководствуясь такими глупыми фразами на каком-нибудь мертвом языке как "Dulce et decorum est pro patriam mori". Но власть игроков в эту игру, осуществляемая в различных формах насилия и притеснения, так велика, что эти тысячи молодых людей даже не протестуют. Они идут "в могилы как в постель", и не осмеливаются приоткрыть пустоту тех туманных понятий, на которых эта игра основана.
Эти три игры - свинья у корыта, петух на навозной куче, молох - все это более или менее патологическая деятельность. Игроки, которые "выигрывают", на самом деле не выигрывают ничего, что они потом могут назвать по-настоящему своим. Свинья у корыта может стать вдвое богаче Крёза, и в конце стать разочарованной, внутренне опустошенной и несчастной, не зная, что делать с этим богатством. Петух на навозной куче может достичь такой известности, что имя его будет у всех на устах, только чтобы обнаружить, что эта его известность - лишь тень и источник неприятностей. Игроки в молох могут быть по уши в крови своих жертв - и понять, что победа или слава, ради которых они пожертвовали миллионы жизней, лишь пустые слова, подобные расмалеванным шлюхам. Все эти игры содержат в себе некий элемент преступления, потому что они всегда причиняют вред как самому игроку, так и обществу, в котором он живет. Но человеческие нормы поведения, их понятие преступности, настолько искажены, что игроки в эти игры обычно воспринимаются скорее как "столпы общества", чем как опасные сумасшедшие, которых в сущности следовало бы выселить на какие-нибудь необитаемые острова, чтобы они не вредили ни себе, ни окружающим.
В пространстве между высшими и низшими играми находится нейтральная игра - Домохозяин, цель которой лишь в том, чтобы создать семью и обеспечить ее всем необходимым. Эту игру нельзя назвать ни мета-игрой, ни объект-игрой. Это фундаментальная биологическая игра, на которой основано продолжение человеческого рода. Кроме того, в любом обществе всегда можно найти некий процент не-игроков, людей, которые по причине какого-то дефекта не в состоянии найти никаких достойных игр и поэтому остаются хроническими аутсайдерами - ощущают себя безнадежно чуждыми обществу, умственно более или менее сходят с рельс и склонны к асоциальному или криминальному поведению.

Высшие игры

Мета-игры редко играются в своей чистой форме. Игра "искусство" в идеале направлена на выражение некого внутреннего понимания, которое несколько расплывчато определяется как "красота". Это понимание чисто субъективно. Что для одного красиво, может быть для другого отвратительным. Красивое для одной возрастной группы может быть уродливым для другой. Но плохие игроки этой игры не имеют вовсе никакого внутреннего понимания. Они осваивают техническую сторону и подражают тем, кто что-то понимает, и руководствуются при этом только модой. Вся игра в искусство, как она играется сегодня, очень сильно коммерциализирована. Жадность коллекционеров пропитывает ее как дурной запах. В дополнение к этому она усложняется склонностью к внешним эффектам, свойственной почти всем современным художникам, скульпторам, писателям и композиторам. Поскольку человек отошел от всех традиционных представлений о красоте, за искусство сходит все новое и шокирующее. Поэтому часто невозможно сказать, отвечает ли данное произведение внутреннему видению художника, или оно лишь показывает, что он пытается хитрить.
Игра в науку также очень редко играется в своей чистой форме. Многое в ней - чистое жонглирование, утомительное повторение нескольких основных принципов исследователями, немногим большими техников с высшим образованием. Игра в науку стала настолько сложной, распространенной и дорогостоющей, что предпочтение отдается более или менее рутинным разработкам. Чудовищное нагромождение комитетов, стоящих между исследователем и необходимыми ему деньгами, обычно подавляет все действительно новое. Он сам, исследователь, должен либо подгонять свои проекты к мнению комитета, либо остается на финансовом мелководье. Кроме того, существует в игре в науку, так же как и в игре в искусство, много неискренности и стремление к почету и поддержанию статуса, приводящие к бесконечным детским спорам о первенстве публикаций. Игра играется уже не столько ради знания, сколько для поддержания своего авторитета.
К мета-играм наряду с искусством и наукой мы причислим и игру в религию, цель которой можно определить как "спасение". Игра в религию, как она игралась в прежние времена, имела свои четко определенные правила. В основном это была игра, в которую ради собственной выгоды играли оплачиваемые священники той или иной традиции. Чтобы заставить играть в нее других людей, они изобретали различные божества, устанавливать связь с которыми, смягчать их гнев и вызывать их помощь могли они одни. Кому нужна была помощь богов, или кто желал отвести от себя их гнев, должен был платить за это священникам. Игра стала еще оживленнее и власть священников над умами их жертв еще больше благодаря изобретению двух посмертных состояний - блаженного рая и ужасного ада. Чтобы избегнуть ада и попасть в рай, игрок в религию должен был платить священникам, либо его родные должны были платить после его смерти. Этот "плати-священнику"-аспект игры в религию не однажды наводил циников на такое ее определение: самая древняя в мире форма мошенничества, позволяющая нескольким беззастенчивым индивидуумам извлекать прибыль из легковерия своих сограждан посредством вступления от их имени в контакт с некими туманными богами и гарантированием им такого же туманного рая. Именно этот аспект религиозной игры заставил Фрейда воскликнуть больше в жалости, чем в гневе: "все это так инфантильно, так мало имеет общего с реальностью, что кому-то с дружеским отношением к человечеству больно думать, что огромное большинство смертных над таким взглядом на жизнь никогда не возвысится."
Особенно вредный аспект игры в религию возник от упорного утверждения многими священниками, что их божество - единственное, и что их форма игры - единственно возможная. Этим священникам настолько сильно хотелось держать игру в своих руках, что они не останавливались перед преследованием, мучением и убийством каждого, кто хотел играть по другим правилам. Такая практика началась с иудеев, энтузиазмом которых по отношению к их одному и единственному ревнивому Богу-отцу оправдывалась вся та бойня, о которой повествует большая часть Старого Завета. Эту практику с великим рвением переняли так называемые христиане, которые, не удовлетворенные истреблением мусульман и иудеев, истребляли друг друга в целом ряде жесточайших религиозных войн. Мусульмане, заимствовавшие правила своей игры равно от иудеев и христиан, не преминули скопировать и их дурные обычаи. Коран поощряет верующих к войне против неверных, и уничтожение неверных было определено как самый верный путь на мусульманские небеса (кстати, намного более пышный рай, чем то сравнительно скучное времяпрепровождение, которое предлагалось христианскими священниками).
Если бы мы закончили это описание игр без каких-либо дальнейших комментариев религиозной игры, это намного упростило бы нашу задачу. К сожалению, это невозможно. Определять религиозную игру лишь как самую древнюю форму мошенничества - это так же "очевидно инфантильно"(говоря языком Фрейда), как принимать всерьез образ антропоморфного, возлегающего в своей белой простыне где-то в стратосфере Бога-Отца, окруженного херувимами и серафимами и прочими невероятными видами небесной фауны - "газообразными позвоночными", по выражению Эрнста Геккеля. Любому наблюдателю с ясной головой должно быть очевидно, что в религиозной игре есть что-то еще, кроме злоупотребления человеческой доверчивостью и продажи входных билетов на несуществующие небеса. Во всех религиях есть примеры святых и мистиков, которые совершенно очевидно играли в эту игру не ради материальной прибыли и чьим равнодушием к личному комфорту, богатству и славе мы можем только восхищаться. В равной степени очевидно следует из писаний и слов этих мистиков, что сами они не были настолько наивны, чтобы всерьез принимать газообразных позвоночных, райские золотые арфы и адский вечный огонь. Они играли по совершенно другим правилам и с совершенно другой целью, чем религиозные мошенники, продававшие путевки в рай, настаивая на предварительной оплате (возмещение недовольным клиентам исключено).
В какую игру играли эти мистики? Внутри навязанной им религиозной модели они пытались играть в самую трудную из игр, 
игру в мастера, цель которой - достижение полной сознательности, или реальное пробуждение. Играть в эту игру внутри некой религиозной модели было для них лишь естественно. Основная идея всех великих религий в том, что человек спит, что он живет в иллюзии и самообмане, что он сам отрезал себя от космического сознания (единственно разумное определение понятия Бог), лишь для того чтобы уползти в улиточный домик своего личного эго. Выбраться из этого улиточного домика, восстановить единство с космическим сознанием, из темноты эгоцентрической иллюзии вернуться в свет не-эго - было истинной целью религиозной игры, как она игралась великими учителями как Иисус, Гаутама, Кришна, Махавира, Лао Тцэ, Сократ. В мусульманстве это учение распространяли суфии, воспевавшие в своих стихах радости воссоединения с "другом". Всем этим игрокам было ясно, что религиозная игра, как играют в нее оплачиваемые священники, с их дешевыми трюками, обещаниями, угрозами, преследованиями и убийствами, ничто иное как отвратительная пародия на настоящую игру, ужасное подтверждение истинности слов: "Приближаются ко мне устами своими, но сердца их далеки от меня... Имеют глаза, но не видят, имеют уши, но не слышат, и не разумеют ничего."
Они разумели настолько мало, что, по крайней мере, в рамках модели "христианской" религии, на протяжении тысячелетий было физически опасно играть или даже пытаться играть в мастера. Серьезные игроки обвинялись в ересях, их бросали в тюрьмы инквизиции, мучили, заживо сжигали. Было совершенно невозможно играть в открытую. Чтобы выжить, необходимо было скрываться, создавать видимость, что дело идет об алхимии или магии. И то, и другое было разрешено - священники не понимали реального значения этих искусств.
Алхимия была особенно надежным прикрытием, так как объявленная ею цель - превращение низших металлов в золото - не представляла для авторитета церковников никакой опасности. Поэтому многие игроки в мастера скрывали свою истинную цель под маской алхимии и формулировали правила игры посредством секретного кода, выражая трансмутацию веществ в теле в таких понятиях как ртуть, сера, соль и другие элементы. Конечно, существовало много алхимиков, для которых эта наука была лишь алхимией, которые верили, что "великая работа" состоит в изготовлении металлического золота, и которые в поисках великого секрета доходили до нищеты и само-отравления. Попутно и совершенно ненамеренно они заложили основы современной химии. Но для серьезного алхимика трансмутация заключалась в создании "Aurum non vulgi" или в сотворении гомункулуса. Обе эти задачи символизируют создание полностью сознательного, космически ориентированного человека из эгоцентрической куклы, носящей название человека - на самом же деле лишь жалкой карикатуры того, чем человек мог бы быть. Алхимики скрывали свои тайны настолько хорошо, что такой великий интуитивный гений как Карл Густав Юнг (пожалуй, ведущий авторитет в этой области) должен был потратить большую часть своей жизни на разгадку этого секрета.
Сегодня в игре в мастера или в ее попытках нет никакой опасности. Тирания церковников более или менее в прошлом. Игра в религию играется без опасности мучений или гибели, хотя чаще всего это по-прежнему мошенничество. Большая доля старого яда из этой игры ушла - сегодня даже священники с висящей на шее табличкой "католик" могут вежливо общаться с носителями ранее столь ненавистной таблички "протестант". Эта игра сегодня играется намного сдержаннее - не потому, что люди стали терпимее, а потому, что вся эта история с раем и адом, со спасением или проклятием, уже не принимается настолько всерьез. Сами теологи признают, что старый Бог-Отец (газообраное позвоночное Геккеля) умер, по крайней мере для всех с уровнем выше Свидетелей Иеговы. Борьба сегодня идет скорее между соперничающими политическими системами, чем между соперничающими теологиями.
Но хотя игра в мастера стала безопасной, популярнее она от этого не стала. Она по-прежнему остается самой трудной и требовательной игрой, и в нашем обществе в нее играют очень немногие. Загипнотизированный мишурным блеском своих достижений, наш современник имеет очень мало контакта со своим внутренним миром, он осваивает больше внешнее, чем внутреннее пространство. Но игра в мастера играется исключительно во внутреннем мире - в очень большой и сложной области, о которой человек знает очень мало. Цель игры - реальное пробуждение, полное развитие скрытых в человеке сил. В нее могут играть только те, кто в результате самонаблюдения и наблюдения над другими людьми приходят к совершенно определенному выводу - что обычное состояние сознания человека, его так называемое бодрствующее состояние, не является наивысшим состоянием сознания, на которое он способен. На самом деле это его состояние настолько далеко от истинного пробуждения, что его скорее можно считать некой формой лунатизма, "бодрствованием во сне".
Когда человек приходит к такому выводу, он уже не может спать спокойно. В нем развивается новый аппетит, он жаждет истинного пробуждения, полного сознания. Ему становится ясно, что он видит, слышит, знает только мельчайшую часть того, что он мог бы видеть, слышать, знать, и что он живет в самом тесном и бедном углу своего внутреннего мира, но мог бы получить доступ в прекрасные залы, полные сокровищ, с окнами на вечность и бесконечность. Под их сводами он мог бы преодолеть свое маленькое личное я и пережить духовное возрождение, то самое "воскресение из мертвых", которое является темой столь многих мифов и основой всех мистических религий, включая христианство.
Тот, кто дошел до этого понимания, готов к игре в мастера. Тем не менее он не обязательно обладает знанием о том, как в нее играть. Он не может прибегнуть в этом к инстинктивному знанию, так как природа не дала человеку таких инстинктов. Она заботится о развитии человека до стадии половой зрелости и дает ему инстинкт продолжения рода, но затем предоставляет его собственным способностям. В сущности эта слепая сила эволюции, слишком далекая от того, чтобы помогать человеку в его дальнейшем развитии в гармоничное и просветленное существо, каким он мог бы стать, готовит ему на этом пути только препятствия.
Поэтому тот, кто хочет играть в мастера, вынужден искать себе учителя - опытного игрока, посвященного в правила. Но где можно найти такого учителя? Материалистическая, духовно обедненная культура не может предложить ищущему никакого руководства. Тем огромным высокоспециализированным центрам обучения, которые называют себя университетами, совершено очевидно недостает универсальности. Они не ставят ударения на расширении сознания в первую очередь, и лишь во вторую на приобретении специальных знаний. Они воспитывают только одну очень маленькую часть всей целости человека. Они набивают интеллектуальный разум фактами и симулируют развитие тела в идиотических спортивных соревнованиях, истинного же воспитания, в смысле расширения сознания и гармонического развития скрытых в человеке сил, они предложить не в состоянии.

Наркотики и иллюзии


Поскольку учителей на западе найти так трудно, многие желающие играть в мастера делаются своими собственными учителями и изобретают свои собственные правила. Как следствие этого они часто играют в таких формах, которые никак не могут принести реальных результатов. Самый распространенный пример таких попыток играть в мастера незаконными методами представляет так называемое психоделическое движение. Его великий жрец - неустрашимый психолог, доктор Тимоти Лири, сейчас живущий в США. Этот аспект игры с особенно большим энтузиазмом играется молодыми людьми, которые не способны утолить свою жажду высших состояний в установленных религиозных формах и поэтому стараются делать это с помощью так называемого "опыта наркотиков".
Сама игра в мастера стала благодаря этому "опыту наркотиков" намного популярнее, поэтому нам придется отвести ему в этой книге немалое место. Это тупик, заблуждение, тем не менее нам придется уделить ему внимание. Невозможно реально оценить ни одну из техник изменения сознания, если человек не имел возможности испытать ее на себе. С другой стороны, судить и обобщать только на основе своего опыта также не совсем мудро. Слова Гиппократа "Что для одного пища, для другого яд" в особенности верны по отношению к психоделическим наркотикам. Действующее теперь законодательство, лишающее людей возможности выработать к психо-наркотикам свое собственное отношение, ограничивает одну из самых основных свобод - свободу индивидуума исследовать свой внутренний мир средствами по собственному выбору. Кроме того, такие запрещающие меры, придавая психо-наркотикам ауру недозволенного, на самом деле только поощряют многих молодых людей к этим опытам - просто как к бунтарскому жесту против тирании авторитетов, которые в их представлении являются ничем иным как сборищем духовных убийц.
Если автор этих строк утверждает, что прием психоделических наркотиков не является законным способом игры в мастера, то он говорит исходя из собственного опыта. Он ни от кого не ждет веры в это утверждение без собственной проверки его истинности. Более открытое законодательство могло бы позволить такую проверку тем людям, которые стремятся больше узнать о своем внутреннем мире. Вместо того, чтобы издавать поголовные запреты, оно могло бы отрегулировать возможности изучения психоделического опыта теми, кто желает выяснить, какое именно понимание и просветление он способен дать.

[…]

Из главы «Воспитание психических центров»

Воспитание эмоций

Из всех четырех разумов труднее всего дается изучение эмоционального. Он настолько переплетен с другими центрами и настолько влияет на них, на каждый из них по-разному, что в любом выражении эмоций очень трудно отделить чисто эмоциональный элемент от всех "побочных эффектов" других центров. На самом деле есть даже гипотеза, что эмоциональный центр как отдельный центр вовсе не существует, а является лишь, с одной стороны, набором инстинктивных моделей поведения, как реакции защиты или бегства, а с другой стороны набором мускульных реакций, вызывающих в нас ощущения того, что мы называем "радость", "удовольствие", "тревога", "раздражение", "страх" и все другие виды эмоциональных переживаний. Но нейрофизиология придерживается того взгляда, что эмоциональный центр существует на самом деле - помимо других центров, которые могут производить выражение эмоций. Этот эмоциональный разум находится в глубине "старого мозга", в таламусе и гипоталамусе, с различными ответвлениями к височным долям и другим участкам коры. Мы можем переживать эмоции (и мы переживаем их), которые во втором и третьем состоянии сознания не выражаем. Общеизвестно, что во сне человек может испытывать как неимоверно насыщенные позитивные, так и крайне негативные эмоции. Кошмарный сон давно считается самой крайней формой неприятных ощущений, так что даже само слово "кошмарный" вошло в общеупотребительную лексику для описания наиболее гнетущих состояний.
Эмоциональный ум - это великий мотиватор в человеке. Выбор целей -  "достойных игр" - совершается именно в этом уме. Он один электризует некий замысел до степени деятельного горения, которое и составляет разницу между сном и реальностью. Все пять воль - воля к наслаждению, воля к смерти, воля к власти, воля к смыслу, воля к само-преодолению - возникают именно здесь. Именно здесь узнает человек "вкус бесконечного". Именно здесь рождается ищущий и развивается магнетический центр. Конечно, эти две составляющие могут развиться и в интеллектуальном центре, но в этом случае они не будут столь действенны. Они могут привести своего владельца только в пыльные пустыни схоластики, к буквоедству, к жалкому нагромождению словесных формул. Только когда движущей силой становится эмоциональный центр, может быть достигнуто нечто реальное, так как только его участие составляет отличие между словом и делом, между теорией и практикой.
Это эмоциональный центр гнал принца Сиддхарту из его роскошного дворца, поддерживал его в период строгого аскетизма и в его борьбе с Марой, вел его к окончательному освобождению и становлению Буддой.
Эмоциональный ум вел Иисуса в Иерусалим, к мучениям и смерти. Эмоциональный ум побуждал апостола Павла быть "в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лже-братьями... в труде и изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе."(2 Кор.11:26-27). Эмоциональный ум вдохновлял все аватары (воплощения божества, как Христос, Будда), всех святых, всех истинных учителей и благодетелей человечества претворять свои мечты в реальность, бороться с собственной инерцией и побеждать ее.
Точно так же именно эмоциональный ум инспирировал всех великих завоевателей. Александр, Цезарь, Атилла, Чингиз Хан, Наполеон, Гитлер, Сталин, Мао Цзе Дун черпали именно в этом уме свою движущую силу, которую они превращали в доминирующую силу в истории. Оказывая свое действие через различные каналы, одна и та же энергия может сделать одного человека аватарой, а другого разрушителем, носителем жизни или носителем смерти, благословением для окружающих или проклятием. Ибо эмоциональный центр в человеке, больше чем любой другой центр, склонен к бунтарству, что может в определенных условиях стать настоящим бедствием, проводником танатоса, инструментом разрушения.
Направляющая сила эмоционального центра, говоря о поведенческом его аспекте, зависит частично от некоторого свойства, которое мы за неимением лучшего термина можем назвать "совестью". Есть два вида совести - одна направлена вовне, другая внутрь.  Совесть, направленная вовне, социальная совесть, регулирует отношения человека с окружающими и с обществом, частью которого он является. Эта совесть, насколько она содержит запреты (табу) данного общества, соответствует той части психики, которую Фрейд называл "сверх-я". И поскольку общество налагает свои табу в основном при помощи устрашения (угрозой наказания, заключения в тюрьму, нанесения увечий, смерти), то и социальная совесть обычно работает на основе страха, накладывая на психику всевозможные виды ограничений. При этом она может превратиться в тирана и создать эмоциональное состояние подобное тому, которое обычно царит в государствах с тоталитарным режимом, управляемых страхом и пребывающими в постоянной опасности восстания.
Но социальная совесть не состоит из одних только усвоенных индивидуумом общественных табу. По всей видимости существует некая врожденная социальная совесть, которую проще всего можно было бы выразить в золотом правиле - "не делай другому то, что не хочешь, чтобы сделали тебе". Эта совесть представляет собой некое расширение ощущения самого себя, осознание своего единства с другими. Унекоторых людей она даже выходит за рамки человечества и распространяется на мир животных, так что они не могут намеренно убить и комара. Все великие учителя - Иисус, Гаутама, Кришна, Лао-Тце, а также Махавира, основатель джайнизма - придавали развитию этой функции в человеке большое значение. Это основа принципа "ахимсы" (непричинения вреда), который Ганди сделал ключевым в своем учении. Альберт Швейцер воплотил его в своей доктрине "преклонения перед жизнью". Это высшее выражение эроса (носителя жизни) как противоположность танатосу (носителю смерти) и является той силой в человеческой психике, которая возможно, если ее усилить, сможет уберечь это запятнанное кровью человекообразное от дальнейших оргий взаимоистребления.
Совесть, направленная внутрь, это та мерная линейка, которой человек измеряет отклонения от своего собственного внутреннего стандарта. Это мера серьезности, мера истины - тот страж, который установлен сущностью против вмешательства ложного я. Это та сила, которая заставляет художника следовать больше своему "внутреннему свету", чем усваивать нормы окружающего мира и добиваться славы и богатства посредством более или менее утонченных трюков. Это та сила, которая спасает писателя от проституирования своего таланта, заставляющая его писать то, что он действительно чувствует, а не то, что лучше продается. Это та сила, которая помогает ученому противостоять искушению опубликовать работу, в которой выводы, как он сам знает, противоречат фактам. Эта сила позволяет ему противостоять давлению "печататься во что бы то ни стало" и ведет его назад в лабораторию, хотя он знает, что доктор такой-то, который гораздо менее щепетилен, работает над той же проблемой и наверняка опубликуется раньше.
Для изучающего и практикующего творческую психологию ни одна другая психическая способность не является более важной, чем эта функция эмоционального центра, которую мы здесь называем "совестью, направленной внутрь". Это наивысший сервомеханизм, единственный критерий, с помощью которого он может узнавать, находится ли он на правильном пути или отклонился от цели. Потому что читателю уже должно быть ясно, что отклонения от внутренней цели, определяемой как достижение "высших состояний сознания", могут быть очень тонкими и трудными для распознавания. Лень, недостаток выдержки при выполнении упражнений, разговоры и размышления о внутренней работе вместо делания ее (ловушка 1, таблица V) - это те отклонения, которые каждый мало-мальски серьезный ученик может сам распознать и исправить. Но есть и другие, гораздо более тонкие ловушки. Чрезмерная зависимость от учителя, бездумное принятие на веру каждого его слова, обожествление учителя (синдром сияющих глаз, ловушка 2) являются симптомами такого отклонения, которое для некоторых людей почти невозможно распознать самостоятельно. Точно так же воля к власти, стремление учить других тому, чего сам не знаешь, желание играть роль спасителя, не имея для этой роли ни знания, ни бытия - отклонения, по отношению к которым некоторые люди совершенно слепы. Еще тоньше синдром личного спасения (ловушка 4), которая приводит к такому сильному отождествлению со своей внутренней работой, что достигаемое в результате состояние бывает гораздо хуже исходного.
Ловушка номер 5, синдром "в воскресенье-иду-на-встречу", это одна из самых опасных ловушек, которая часто встречается среди посещающих церковь христиан, считающих, что они могут оставаться в согласии с Богом, если раз в неделю участвуют в особой процедуре с гимнами, псалмами и проповедями, в особом здании, воздвигнутом специально для этой цели. Многие из считающих себя игроками в мастера не менее наивны - в присутствии учителя они превосходят самих себя, предоставленные самим себе забывают о самой игре.
Ловушка номер 6, синдром "ищи-гуру", это довольно тонкая ловушка, так как поиск учителя составляет значительную часть игры в мастера, являясь проверкой интеллекта ищущего, его выдержки и способности различения. Но есть и такие, которые продолжают этот поиск бесконечно, не оставаясь надолго ни с одним учителем для изучения всего, что он может предложить. Такие люди надеются на встречу с великим магом и мечутся во все стороны в поисках знамений и чудес. Они всегда полны историй о "высших силах" и "скрытых способностях", рассказывают затаив дыхание о том, как кто-то может читать хроники Акаша, или другой приводить в действие чакры, или третий предсказывать будущее. Одно из проявлений ловушки номер 8 - это вера в скорое появление нового аватары, призванного "спасти мир" посредством своей духовной силы. Часто жертвы этой ловушки воображают себе, что уже нашли этого долгожданного спасителя, и начинают в экстазе проповедовать начало новой эры. Но обычно этот новый аватара им быстро надоедает и они снова отправляются на поиски, которые никогда не кончаются, потому что на самом деле они вовсе не хотят, чтобы они закончились. Они пользуются этими поисками, чтобы избегать истинной внутренней работы. Это приводит нас в самую сложную область творческой психологии. Когда тот чувствительный аппарат, который мы называем "направленной внутрь совестью", поврежден (а обычно именно это и происходит, так или иначе), то как можно его исправить? Это функция самого высшего уровня эмоционального центра - некий род духовного пробного камня, позволяющего отличать подлинное золото от фальшивого. В борьбе между разными "я" это то зеркало истины в руке наблюдателя, которое позволяет ему отличать друзей от врагов, сущность от ложного я, верного слугу от льстеца и интригана. Но когда само зеркало не безупречно, когда его поверхность неровна и отражает искаженно, что можно сделать, чтобы его исправить?


Таблица V
Шесть ловушек
Ловушка 1Синдром разговоров и размышлений. Разговоры и размышления о работе вместо делания ее
Ловушка 2 Синдром сияющих глаз. Фанатическая преданность и вера одному учителю и одной системе при исключении всех других.
Ловушка 3 Синдром лже-мессии. Иллюзия, что я сам учитель или спаситель
Ловушка 4 Синдром личного спасения. Иллюзия, что я лично могу спастись, попасть в рай, жить после смерти, и т.д.
Ловушка 5 Синдром воскресных встреч. Привычка делать усилия только в присутствии учителя или других учеников.
Ловушка 6 Синдром ищи-гуру. Блуждания от учителя к учителю, не оставаясь ни с кем достаточно долго, чтобы чему-то научиться.

На этот вопрос можно дать только самый общий ответ. Мудрый учитель может видеть ошибки в ученике, узнав его поближе. Он может на них указать, он может привести ученика в такие ситуации, в которых он более или менее вынужден будет их увидеть. К сожалению, человек устроен так, что имеет в своей психике определенные участки слепоты, стоящие на пути усилий учителя. Так, апостол Петр верил в свою верность учителю, хотя сам мастер не имел никаких иллюзий о слабости своего ученика. ( "Прежде чем пропоет петух, отречешься от меня трижды"). Необходимо было реально пережить свое трехкратное отречение, услышать крик петуха и вспомнить о словах учителя, чтобы эта слабость Петра стала ему эмоционально ясна.

Ошибки, которые наиболее часто встречаются в работе эмоционального центра, следующие:
1) Акцидия или бесцельность
2) Жалость к себе
3) Ненависть к себе
4) Чрезмерная зависимость
5) Воля к власти

Слово "акцидия" теперь уже вышло из употребления. Раньше оно использовалось для обозначения одного из семи смертных грехов, и считалось синонимом "инертности". Вернее было бы сказать - "недостаток мотивации", приводящий в результате к состоянию безрадостности, бесцельности и скуки. Это состояние на самом деле зловещее, и Томас Заз совершенно прав, когда приписывает акцидии многие душевные болезни современного человека. Акцидия представляет собой неспособность играть и ведет к полной потере интереса, разрушительной для психики. Она может постигнуть каждого, от богатой вдовы в апартаментах на Парк Авеню до беспомощного бродяги в канавах Бавери. Виктор Франкл, описывая жизнь в немецком концентрационном лагере, рассказывал, насколько смертельной, в буквальном смысле слова, может быть акцидия в таких экстремальных условиях. Заключенные могли переносить холод, голод, жестокость и издевательства - до тех пор, пока они могли зацепиться за какаю-то цель или надежду. Когда у них отнималась и эта надежда, они просто ложились и умирали.
Изучающий творческую психологию так же подвержен акцидии, как и всякий другой. Он начал очень трудную и требовательную мета-игру, результаты которой не видны во внешнем мире, как у художников, писателей или ученых. Его внутренняя работа требует усилий, которые вовсе не захватывающе интересны, но которые должны повторяться непрерывно каждый час и каждый день. Подобно паломнику Баньяна он встречает на своем пути одно препятствие за другим, или одно и то же препятствие снова и снова. Помимо всего этого, он играет свою игру в обществе, где внутренние цели, которые он преследует, вовсе не ценятся, где он не получает никакого поощрения, никакой "позитивной поддержки". Напротив, чтобы не попасть в разряд "странных" или ненормальных, он должен скрывать от этого общества свои истинные устремления.
Тот, кто решился на игру в мастера, неизбежно откроет, что его эмоциональная сила, источник его внутренней работы, испытывает колебания в своей интенсивности. Она может в один момент быть очень сильной, в другой вовсе исчезнуть. Ослабление эмоциональности происходит обычно через год или два после того, как человек нашел учителя и начал работу. В начале он увлечен новизной работы, его возбуждают новые открытия, вдохновляет ощущение принадлежности к группе, "преданной единой цели", и он с горячим энтузиазмом принимается за работу. Но когда новизна проходит, когда первоначальный импульс слабеет, он переходит к той стадии разочарованности, которая хорошо известна наставникам на религиозном пути и называется обычно "периодом засухи". Эта внутреняя сушь оказывает на внутреннюю жизнь такое же действие, как и засушливый период на цветочный сад. Цветы души опускают свои головы. Воодушевление исчезает. Ученика одолевают сомнения в выбранной цели. Игра в мастера теряет свое магическое очарование. Именно к этому состоянию относятся слова Гурджиева: "Вначале это только розы и розы. Потом только шипы и шипы."
Где выход из этого состояния? Есть ли вообще выход? Если я не чувствую никаких эмоций, как я могу их в себе вызвать? Ведь каждому объективно наблюдающему ученику должно быть ясно, что человек имеет очень мало контроля над своим эмоциональным центром. Хороший актер может изображать внешние формы эмоций, может плакать слезами и смеяться смехом, почти не отличимыми от настоящих. Но это не настоящая печаль и не настоящая радость. Это лишь внешнее оформление эмоций, их сопутствующие явления. А что сказать о воле к преодолению самого себя, о жажде сознания, этом не поддающемся описанию чувстве, которое встречается лишь в очень немногих и в современном мире играет такую ничтожную роль? Как я могу его в себе вызвать, когда оно во мне умирает, когда пламя на алтаре слабеет, когда вершина, к которой я стремлюсь, теряется в тумане?
Этот вопрос приводит нас к одной из особенностей эмоционального центра. У него - по крайней мере, в третьем состоянии сознания - очень плохая память. Мы можем помнить события нашей жизни, трагические и радостные, но вновь испытать сопутствовавшие им переживания нам очень трудно. То же самое происходит и с целью, имеющей сильный эмоциональный компонент. Мы можем помнить о своей цели интеллектуально, но не эмоционально. Интеллектуальный же ум лишен какого бы то ни было огня, его память - это сухой и мертвый осадок, без единой искры первоначальной цели.
Но точно так же, как инстинктивный и двигательный центры могут быть воспитаны и все больше подчинены сознательному контролю, эмоциональный центр также может быть натренирован на то, чтобы не забывать или забывать не так легко. Человек не имеет никакого прямого контроля над эмоциональным умом, но он имеет контроль над интеллектуальным и двигательным центром, а оба они воздействуют на эмоциональный. Например, человек может, чувствуя себя очень плохо, заставить себя улыбнуться. И хотя эта улыбка может быть деревянной и кривой, тем не менее она может, посредством механизма обратной связи двигательного центра с эмоциональным, вызвать слабое воспоминание о счастье. Точно так же посредством интеллектуального центра может быть вновь вызвана к жизни жажда сознания. Разочарованный и лишенный огня, ученик может вспомнить о своем прежнем энтузиазме, сказав себе: "Когда-то игра в мастера казалась мне самой достойной игрой, единственно важной в жизни." Начав с этого пункта он уже может, чисто интеллектуально, проследить весь пройденный им путь, вспомнить свою прежнюю увлеченность и самоотдачу, увидеть те шаги, которые привели его к решению пересмотреть свои цели и попробовать себя в других играх, и затем серьезно спросить себя, что же они на самом деле могут дать ему в сравнении с игрой в мастера. И хотя все это происходит в интеллектуальном центре, само это усилие, снова благодаря механизму обратной связи, вызовет слабый отзвук прежнего воодушевления, воспоминание о великом начинании и о всех надеждах и волнениях, с ним связанных.
Жалость к себе оказывает почти такое же парализующее воздействие, как и акцидия. Это чувство человека, упавшего в грязь и вместо того, чтобы встать, продолжающего валяться в ней, и может быть, даже глотающего ее понемногу, только чтобы почувствовать еще больше жалости к себе. Жалость к себе, типичное проявление ложного я, полностью иллюзорна и совершенно бесполезна. К несчастью, иудео-христианская традиция своей преобладающей нотой, своим подчеркиванием темы "ползания-в-прахе" и "Бог помилуй меня грешного", в течение столетий только усиливала в своих последователях жалость к себе, в дополнение к ненависти и презрению к себе. В этой традиции существуют даже некоторые суб-культы, которые делают это валяние в грязи само-сожаления и само-унижения самоцелью. Жалость к самим себе за то, что они такие великие грешники, доставляет приверженцам таких практик такое же удовлетворение, какое некоторые получают от демонстрации своих послеоперационных шрамов. Излишне говорить, что истинный духовный наставник не может поощрять в своих учениках такой бессмыслицы, но обычно плохих наставников в этой традиции гораздо больше, и они неизменно благословляют ползание в прахе своих подопечных, и даже более того, присоединяются к ним сами.
Как можно исправить эту вредную привычку эмоционального центра? И здесь самый лучший подход - через интеллектуальный центр. Само-сожаление - это настолько бесполезное ощущение, что совсем немного анализа достаточно, чтобы обнаружить его лживость. Зачем ты себя жалеешь? Что даст тебе это чувство? Пусть ты ошибся, упал. Встань и сделай новую попытку. Что пользы валяться в грязи? Такое твердое, свободное от сентиментальности отношение выставляет напоказ ложное я и высвечивает его абсурдность настолько ясно, что никакой объективный наблюдатель уже не может принимать его всерьез.
Ненависть к себе и презрение к себе - это также примеры неправильной работы эмоционального разума, но их гораздо труднее распознать и исправить, чем очевидно бессмысленное чувство само-сожаления. В той эмоции, которая движет человеком в игре в мастера, есть очень сильный негативный элемент, который можно было бы назвать презрением к себе. Об этом прекрасно знал и Заратустра у Ницше:
"Ах! Вот приходит время презреннейшего человека, который не в силах уже презирать самого себя...  "
В чем то высокое, что вы можете пережить? Это - час великого презрения: час, когда счастье ваше становится для вас таким же отвратительным, как разум ваш и добродетель." (Пер.В.Рынкевича)
Если это"великое презрение" приводит к возросшим усилиям выбраться из этого марионеточного полугипнотического состояния к высшему сознанию, то оно благотворно. В этой форме оно является не негативной эмоцией, а мощным импульсом в движении к истинному исцелению, негативной реакцией с позитивным действием. Но к сожалению, не каждая негативная реакция влечет позитивное действие. В сотый раз наблюдая в себе все то же неприятное проявление, ученик издает внутренний стон: "Я себя ненавижу!". Но далее он продолжает упиваться этим чувством, намеренно вызывает в памяти другие свои глупые и унизительные поступки, и в конце концов справляет настоящую мазохистскую оргию само-проклятия, бичует себя психологически и получает при этом такое же извращенное наслаждение, какое получают от само-бичевания те, что практикуют это искусство на деле. Таким путем само-презрение, которое могло принести пользу, дегенерирует до простого само-уничижения. Если судить по популярности такого само-уничижения, под личиной "упражнений в покаянии", то становится ясно, что оно действительно доставляет удовлетворение и даже удовольствие. Люди, предающиеся таким "упражнениям", доходят до невероятных крайностей, включая самоистязания. Этот род неправильной работы эмоционального центра может быть исправлен практикой, описанной в одной из предыдущих глав. Ненависть и презрение к себе основываются на одном ложном убеждении - что человек имеет одно цельное и неделимое "я". На самом деле у него такого "я" нет, есть лишь постоянно меняющийся набор разных "я". Это ощущение, которое мы назвали презрением к себе, может быть только тогда позитивным и полезным, когда этот факт отсутствия единства полностью осознается. Существует ясное разделение между "я" (в смысле наблюдателя, являющегося начальным пуктом формирования постоянного "я") и различными карликами, калеками, помешанными, тупицами, и прочими монстрами, которые также находятся в этом общем доме "самого себя" и чьи дурачества могут быть очень мучительными или прямо опасными, если они захватывают власть. По мере знакомства с ними наблюдатель перестает называть эти персонажи "я", это просто механические куклы, которые ему приходится везде таскать за собой. Ненавидеть их было бы так же глупо, как ненавидеть грабли за то, что сам наступил на них. Конечно, нужно быть очень осмотрительным в обращении с этими куклами, так как они на самом деле опасны, но страх перед ними может быть полезен только тогда, когда ведет к большему пробуждению, потому что только возросшим сознанием человек может помешать им в захвате власти.
Излишняя зависимость, четвертый пример неправильной работы эмоционального центра, встречается часто у людей с выраженным висцеротоническим или соматотоническим типом, когда они что называется "нашли свою веру" или "укрепились в вере". На самом деле это означает, что они стали членами культа или пали к ногам какого-то учителя, которому они завороженно внимают и каждое высказывание которого принимают как евангелие. Это явление широко распространено в Индии, где обожествление гуру (наряду с обожествлением коров) представляет национальное бедствие. Но и на Западе оно также не редко, так как христианская традиция, с ее идеей доброго пастыря, безропотности, простодушия и безоглядной веры, всегда только поощряла эту форму чрезмерной эмоциональной зависимости.
Этот синдром завороженности представляет один из самых частых и излюбленных тупиков на пути развития. Популярность его вполне понятна. Он возникает из общечеловеческого желания защищенности, утешения, руководства и послушания. При всех своих разглагольствованиях о свободе людям нравится быть рабами. Им хочется, чтобы им сказали, что им нужно делать, что носить, что думать, во что верить. Это освобождает их от усилий и мук собственного мышления. Повесив однажды себе на шею щит с надписью "моя вера", они защищают его потом страстно от любых посягательств, и, будь их воля, с удовольствием убивали бы каждого, кто посмеет усомниться в истинности хотя бы одного из ее постулатов. Синдром завороженности - это такой вид неправильной работы эмоционального ума, который очень трудно исправить. Эта старинная форма страхования: "Если веруешь, что я тебе говорю, спасешься, если не веруешь, проклят будешь" использовалось в своих корыстных целях священниками всех времен. Это составная часть древнейшего в мире мошеннического трюка, который в ходу и сегодня, и по-прежнему приносит прибыль, хотя казалось бы, от высокоинтеллектуальных граждан современного научно-ориентированного общества можно было бы ожидать чего-то большего, чем падение жертвами столь дешевого обмана.
Естественно, что сильный учитель, которому завороженнные ученики ни к чему, будет стараться разрушать у них такую чрезмерную зависимость. "Не доверяйте ничему. Не принимайте ничего на веру. Все проверяйте." - такие указания в самом начале работы смогут помочь сформировать тот упрямый дух свободы и самостоятельности, так хорошо описанный Эмерсоном в его известном эссе, и снизить уровень легковерности и внушаемости, которые, вкупе с его свирепостью, делают человека самым опасным из всех стадных животных. Но чаще всего страдающие этим недугом эмоционального центра остаются при своей вере несмотря на все усилия учителя. Если он мешает им предаваться этой слабости, они просто уходят от него и ищут более терпимого, который пойдет им навстречу и скажет им, что они должны думать, что делать, что чувствовать в каждой ситуации, а также что можно им есть и пить, когда можно любить, а когда нет, и разрешаются ли при этом противозачаточные средства. Они будут следовать за ним как послушные овечки в полной уверенности, что это и есть путь к спасению. А когда кто-то попытается усомниться в их вере, они с удовольствием сварят его в кипящем масле за еретическую попытку "пошатнуть их в вере".
Воля к власти, пятый вид неправильной работы эмоционального ума, это прямая противоположность только что описанного синдрома завороженности. Это основа синдрома лже-мессии, и пораженные им ответственны за большую часть всех человеческих несчастий. Это заблуждение встречается у людей, одаренных от природы. Они менее рассеяны, менее разделены, обладают большими единством и волей, чем средний человек.Они могут поставить перед собой одну единственную цель и преследовать ее с такой эмоциональной интенсивностью, на какую их более слабые ближние не способны.
Многие характерные черты синдрома лже-мессии уже были описаны в главе о типах. Он является результатом ошибки в работе эмоционального центра - вытеснения мощной эмоции, которая должна была бы вести к само-преодолению. Жертва такой ошибки, вместо того чтобы освободиться от своего "я", привязывается к нему еще сильнее. Такие люди используют свою силу, полученную благодаря внутренней дисциплине, для осуществления целей своего "я". Они часто отождествляют себя с какой-то организацией, которая на самом деле является для них лишь расширением их "я". Если такой человек занимается политикой, он проецируют свое "я" на свою партию, если он религиозен - на свою церковь. Либо же он использует свою силу для своих собственных целей - утверждает себя как лидер, как непререкаемый авторитет, требует безусловного послушания от членов своего "стада". И получает его.
Если этот синдром дошел в своем развитии до подобной стадии, то его очень трудно исправить. Тот аспект эмоционального центра, который мы назвали "направленной внутрь совестью" может пытаться предупредить об этом своего владельца. Он может показать ему разницу между фальшивым и настоящим золотом. Он может сказать ему, когда он на деле достиг такого уровня бытия, на котором он может учить других без опасности для них. Но когда внутренняя совесть не работает, то нет никакой другой функции, которая могла бы занять ее место. Другие люди могут убеждать жертву синдрома лже-мессии, что он на ложном пути, но их голоса не имеют того веса, который мог бы иметь голос внутренней совести, и он легко может их игнорировать. "Они завидуют, они слепы, они не способны оценить моей силы, у них нет того внутреннего голоса, который есть у меня" - такими и бесчисленными другими способами оправдывает он свои действия. Его трагическая уверенность в том, что он всегда прав, блокирует любой род исправительной помощи. Если же он теряет эту свою уверенность, то обычно это настолько разрушительно для его психики, что он, лишенный великой иллюзии, из которой черпал свою силу, превращается в полную развалину.
Все эти примеры описывают ошибки в работе эмоционального центра и шаги к их преодолению. Но есть и другой аспект воспитания эмоционального центра, которые намного более спорен. Да, человек может делать усилия по невыражению негативных эмоций, но может ли он, посредством каких бы то ни было намеренных усилий, воспитать свой эмоциональный разум так, чтобы производить позитивные эмоции?
Несомненно, существуют люди, у которых эмоциональный разум функционирует с преобладанием позитивной тональности. Это не значит, что они настолько глупы или нечувствительны, что не замечают в мире людей ничего дурного и уродливого. Уолт Уитмен, которому Уильям Джойс уделяет много внимания в своей главе "Религий психического здоровья", был очень далек от того, чтобы быть поверхностным оптимистом. Горе, война, раны, смерть - все это есть в "Листьях травы". Но сам этот человек, по описанию его ученика доктора Р.М.Бёкка, всегда казался в своем эмоциональном выражении совершенно позитивным, как видно из следующего отрывка:

"В самом деле, редко можно встретить человека, который любил бы так много и не любил бы так мало вещей, как Уитмен. Казалось, ему нравилось все естественное, любой вид, звук, все равно - вне дома или дома. Казалось, он любит всех людей. Это чувствовали все, кто его видели. Во всем он был необычайно естественен и совсем свободен от условностей. Изредка случалось, что он выражал кому-нибудь свое предпочтение - тогда он делал это как-нибудь косвенно.
Я ни разу не видел, чтобы он возражал или спорил. Он всегда как-нибудь оправдывал тех, кто грубо отзывался о нем или о его сочинениях. Мне думается, что иногда такая грубость, едкая критика и враждебность со стороны его оппонентов ему были даже приятны. Он говаривал, что критики правы, что он совсем не таков, каким он кажется своим друзьям, что критики, с их точки зрения, совершенно правы и что лично он заслуживает еще более жестокой критики.
Первое время мне казалось, что Уитмен постоянно следит за собой, вечно настороже, чтобы не позволить себе выказать беспокойство, антипатию, пожаловаться или дать отпор.
Мне просто в голову не приходило, что у Уитмена совершенно отсутствуют все эти настроения. Лишь после долгого знакомства с ним, после того, как я расспросил его друзей, знавших его много лет, я удостоверился, что действительно, либо эти чувства у него совершенно отсутствуют, либо они не доходят до его сознания.
Он никогда не говорил с пренебрежением о какой-либо народности, слое общества, исторической эпохе, роде деятельности - даже о животных, насекомых и вообще о чем-либо одушевленном или неодушевленном, ни о законах природы и их следствиях вроде болезни, уродства или смерти. Он никогда не жаловался на погоду, боль, болезнь или вообще на что-либо. Никогда и ни при каких обстоятельствах он не говорил грубо или неприлично. Правда, о языке его поэм многие думают, что он непристоен, но это не так. В самом деле, я ни разу не слышал чего-либо, что нельзя было бы напечатать.Он никогда не бранился - да он и не мог, потому что никогда не сердился. Не было видно, чтобы чего-либо он боялся или пугался; мне думается, он никогда не ощущал страха."

По-видимому, Уитмен обладал таким гармоничным и уравновешенным эмоциональным центром, что он просто не вырабатывал тех ядов, которые так сильно воздействуют на жизнь многих других, менее одаренных людей. Его можно было бы по праву назвать "святым от природы". Вопрос в том, возможно ли так воспитать эмоциональный разум кого-то менее одаренного, чтобы он функционировал подобным же образом. У апостола Павла любовь - самое высшее из ощущений, и можно лишь повторить за ним, что без нее мы не более чем пустые сосуды, даже когда "говорим языками человеческими и ангельскими". Но может ли человек научиться любить? Можно ли научить эмоциональный центр вырабатывать это высокое ощущение? Может ли эта функция (рождение любви) когда-либо быть поставлена под контроль сознательной воли?
Основатель христианства считал это, по-видимому, вполне возможным. "Завет новый даю вам, да любите друг друга." Стал ли бы он давать такой завет, будь его исполнение физически невозможно?
Увы, история христианской церкви в этом смысле малоутешительна. Мы читаем о крестовых походах, о массовых убийствах, сожжениях на костре, пытках - ужасном каталоге жестокостей, составленном инквизиторами и фанатиками. Эти "служители бога любви" не только не учились любить друг друга, но использовали свою религию как повод к ненависти, творя во имя любящего спасителя дела, способные затмить самого сатану. Если человеческая жестокость в наше время несколько утихла, то это ни в коей мере не заслуга христианской церкви.
Вера, надежда, любовь - это эмоции, которым человек не может научиться. Все имеющиеся факты принуждают нас к этому выводу. Очень легко научить человека ненавидеть. Это доказывается действенностью военной пропаганды. Вероятно возможно, и даже очень легко, научить его не ненавидеть, и считать ненависть глупым и недостойным цивилизованного существа чувством. Но научить его позитивно любить -неким объективным и универсальным способом - невозможно.
Центры, особенно эмоциональный центр, в разных состояниях сознания работают по-разному. В третьем состоянии сознания, отождествленный со своим незначительным личным эго, человек совершенно не в состоянии испытывать непредвзятое состояние любви спасителя или боддхисаттвы.Чем ближе он подходит к четвертому или пятому состоянию сознания, тем больше он способен на истинную любовь. Новый завет, данный Иисусом ученикам, может исполнить только полностью сознательное существо. Это относится и к другим позитивным эмоциям, о которых пишет Павел - вере и надежде. Обе они зависят от индивидуального уровня сознания. Надежда спящего человека ( то есть в третьем состоянии сознания) это лишь принятие желаемого за действительное, как, например, взломщик надеется, что его не поймают, или хозяйка надеется, что во время ее приема в саду не будет дождя. Вера спящего человека это просто самообман, наивная вера в чудо, в догмы, в непогрешимость учителя или руководителя церкви. Лишь в четвертом состоянии сознания вера и надежда становятся реальными эмоциями.
Утверждение, что эмоциональный разум можно воспитывать, верно лишь в том, что человек может научить свой эмоциональный центр не развивать такие вредные эмоции как акцидия, само-сожаление, ненависть к себе, различные страхи. Но он не может научить его чувствовать большие позитивные эмоции - веру, надежду, любовь. Он начнет испытывать эти чувства лишь тогда, когда его уровень сознания изменится и отождествление сменится само-преодолением. Способность человека противостоять тем грозным силам, которые толкают его все ближе к последней оргии разрушения, зависит именно от перевоспитания его эмоционального центра. К несчастью, как раз к такому воспитанию современное общество относится с преступным пренебрежением. Ребенок едва умеет ходить, но уже принужден быть свидетелем бесчисленных сцен насилия и выражения всех негативных эмоций, на какие только человек способен. Действие такой ранней закалки затем еще усиливается различными кампаниями ненависти против инакомыслящих того или иного рода. Все это создает в эмоциональном центре огромное множество ложных моделей поведения, неимоверно затрудняющих задачу его перевоспитания.

Воспитание инстинктов

Это только логично - изучать инстинктивный центр в первую очередь, ведь в ходе эволюции он также развился первым. Инстинктивный центр, или инстинктивный разум, работает во всех живых формах, даже в тех, которые не отводят для "разума" никакой отдельной нервной системы. Это сама сущность того, что мы называем "жизнью". Мы определяем жизнь как "саморегулирующуюся, самовоспроизводящуюся химическую систему, основанную на двойном коде молекулярного строения (ДНК и РНК), общем для всего живого." В целом, сущность того, что называется "жизнью", состоит в само-переводе этого кода в некий организм, который может быть одноклеточным или многоклеточным, или даже, как у вирусов, состоять лишь из кодовой молекулы в протеиновой оболочке. Этот перевод абсолютно недоступен для какого бы то ни было управления сознанием. Он полностью самоуправляем и совершается у каждого организма с присущей ему одному скоростью. У мамонтового дерева он может длиться тысячи лет, у микроорганизма - лишь несколько часов. Зеленым растениям для такого перевода необходима энергия солнечного света, все другие формы получают свою химическую энергию из молекул, построенных в зеленых растениях или из тел животных, питающихся этими растениями.
Для "гордого и самодовольного разума" человека (то есть его интеллектуального центра) унизительно и в то же время полезно понять, как мала его доля во всем целом человека в сравнении с инстинктивным центром. Этот разум, "великий переводчик", начинает работать в тот судьбоносный момент, когда сперматозоид заканчивает свое путешествие бесстрашным нырком в яйцеклетку. Этим самым он привносит вторую половину жизненного кода и приводит в движение всю сложную машину. Еще до того как появляется нервная система, в которой этот разум может обосноваться, он работает посредством таинственной химической системы ("организатора") над составлением основного плана развития организма - то есть уже в тот период, когда этот организм представляет из себя не больше чем просто полый шар из клеток. В весь период эмбриогенеза он продолжает свою работу, очерчивает судьбу организма согласно голубых промежутков в генетическом коде, и не только создает существо совершенно определенного физического типа, но и отмечает это существо теми биохимическими признаками, которые делают его неповторимым среди миллионов других на земле.
В этой его неповторимости нет никакого сомнения. Это относится к любой частичке его тканей, за исключением ороговевшей кожи, и свидетельствует о том, что данная частичка принадлежит Джону Смиту и никому другому. Это делает невозможным для Джона Смита, как бы ему этого ни хотелось, передавать что-то из своей ткани другим, даже его самым близким и любимым. Даже при величайшей осторожности такой "передачи" инстинктивный центр опознает ткань как "не я" и отторгает ее. При этом он использует тот же механизм, которым он уже миллионы лет пользуется для защиты от паразитов, которые опознаются также как "не я". В некоторых ситуациях эта реакция может быть скорее злом, чем благом, и только усложнять задачу хирурга, как в случаях лечения ожогов или замене почки. Но инстинктивный разум очень консервативен - он не может ломать свои за тысячелетия наработанные практики ради открытий современной медицины.
Инстинктивный разум человека работает настолько вне досягаемости его обычного сознания, что большая часть его работы вообще не замечается. В то огромное число процессов, за которые ответственен этот разум, входят переваривание и сохранение питательных веществ, нейтрализация и удаление ядов, создаваемых различными функциями организма, выработка гормонов и их сбалансированное введение в кровь, защита тела от чужеродного вмешательства, восстановление тканей, регулирование кровообращения, и многие другие функции. Все они так или иначе связаны с поддержанием внутреннего равновесия организма (гомеостазиса). Эти процессы настолько многочисленны и сложны, что если бы человеку пришлось управлять ими своим сознанием, ни на что другое у него времени не осталось бы. Все эти процессы автоматизированы и связаны воедино целым рядом механизмов обратной связи, которые обычно контролируют себя сами. В здоровом человеке только иногда какое-то нарушение этой внутренней гармонии привлекает внимание интеллектуального центра и напоминает этому много воображающему о себе Нечто о его полной зависимости от мудрости другого центра, о той работе, на которую он обычно не тратит ни одной мысли.
Несмотря на свою удаленность от обычного сознания, инстинктивный разум постоянно влияет на работу других разумов - интеллектуального и эмоционального, считающих себя основным местонахождением сознания и эго. Это влияние проявляется в "настроении минуты", в колебаниях уровня энергии, в чередовании энтузиазма и депрессии, радости и подавленности, осмысленной деятельности и апатичного прозябания, сексуального влечения и безразличия, интеллектуального блеска и отупения. Эти настроения и фазы меняются не только с каждым часом и с каждым днем, но и с каждым новым отрезком жизни. "У него сейчас трудная фаза", "когда он в таком настроении, его лучше не трогать", "я сегодня встал с левой ноги", "сегодня чувствую себя как король" - все эти и многие другие фразы, которые каждый день в ходу у большинства людей, описывают влияние инстинктивного центра на сознательную жизнь.
Говоря в общем, лучше всего предоставить инстинктивный центр самому себе, дать ему возможность выполнять свои функции в свете своей собственной мудрости - древней, бессловесной и поистине удивительной. Существует, однако, одна полуосвещенная сторона сознания, в которой инстинктивные процессы и сознательно управляемые пересекаются. Эта область была впервые ясно определена В.Б.Кэнноном в его классическом исследовании "The Wisdom of the Body". Труд Кэннона посвящен физическим и химическим реакциям организма, возникающим автоматически в ситуациях опасности. В целом они носят название "реакций-борьбы-или-бегства" и управляются одной из частей (автономных) нервной системы, которая сознательной воле не подчиняется.
Для изучающего творческую психологию важно понимать эти реакции, и по многим причинам. Во-первых, они очень часто возникают без всякой необходимости и создают в общем сознании напряжение, нарушающее внутреннюю гармонию тела. Во-вторых, они дают возможность заглянуть в работу одного из участков того разума, который обычно для наблюдения недоступен. До определенной степени человек является жертвой этого участка ума, развившегося во времена, когда опасность была главным компонентом жизни. В состоянии физической безопасности, в которой человек проводит сегодня почти всю жизнь, этот механизм склонен к бесполезной активности и приносит часто больше вреда, чем пользы.
О физиологии реакций-борьбы-или-бегства можно узнать из книг, посвященных этой теме. Коротко: этот процесс начинается с восприятия некого впечатления (змея, угроза столкновения на дороге, резкий звук, запах дыма в помещении). С невероятной скоростью головной мозг классифицирует впечатление как "опасное" и бьет тревогу. Инстинктивный разум сразу же вступает в действие и предпринимает целый ряд мер, чтобы приготовить тело к борьбе или бегству. Как пишет Кэннон:
"Дыхание становится глубже, сердце бьется быстрее, кровяное давление повышается; кровь отводится от желудка и кишечника к сердцу, к центральной нервной системе и мышцам; пищеварительные процессы приостанавливаются; печень выделяет сахар из своего резервного запаса, селезенка сжимается и выпускает свой груз концентрированных гранул, костный мозг? выделяет адреналин. Причину таких чудесных превращений в теле можно понять, если связать их с естественными сопутствующими явлениями страха и гнева - реакциями бегства и спасения либо атаки и победы. Какая бы реакция ни последовала, организм готов к борьбе не на жизнь, а на смерть."

Проблема с этими реакциями у современного человека в том, что они готовят его к борьбе не на жизнь, а на смерть в то время как никакой борьбы не предвидится. Это относится в первую очередь к сильным эктоморфам с их церебротоническим темпераментом. Их автономная система отрегулирована настолько тонко и так легко отзывчива, что шороха мыши под полом достаточно, чтобы их пульс подскочил так, будто перед ними тигр. Точно так же безостановочный уличный шум, бесконечный поток отвлекающих и мешающих впечатлений вызывает у таких людей хроническое состояние гиперактивности автономной системы, что приводит к полному истощению сил. У других типов, особенно у сильных мезоморфов, это чрезмерное раздражение имеет другой эффект. Оно активизирует вагус, нерв, ведущий к желудку и раздражающий этот орган. "Менеджерская язва желудка" - частое следствие такого раздражения.
Важная часть практики творческой психологии - обретение контроля над этими реакциями борьбы-или-бегства, которые наступают мгновенно и управляются частью нервной системы, почти полностью независимой от сознательной воли. Этот контроль человек получает только накопив достаточно знания - знания, основанного на непосредственном наблюдении, а не идущего из книг. Начнем с той доли секунды, которая проходит между регистрацией впечатления, его классификации как опасного и подачей сигнала тревоги. Это работа интеллектуального ума, который в принципе подчиняется сознанию, но ее последствия зависят от того уровня сознания, на котором человек в даный момент находится. В состоянии сонного бодрствования реакция совершается механически. Нет абсолютно никакого контроля. Часто первое впечатление классифицируется ошибочно и тревога бьется без всякого основания. Кусок веревки принимается за змею, висящая простыня за привидение, безвредный жучок за скорпиона. Человек принимает безобидные замечания за оскорбления, приходит в раж без всякого повода. Так вся машина борьбы-или-бегства приводится в действие без нужды.
Человек, близкий четвертому состоянию сознания, не станет так легко жертвой подобных ошибок. Когда у ворот есть страж, впечатления могут быть остановлены и проверены. Осторожность и "боевая" готовность при этом не снижаются, напротив, они намного повышаются - но появляется более сознательная классификация впечатлений. Веревка, похожая на змею, будет осмотрена более внимательно. Даже если путь пересекает настоящая змея, она будет воспринята спокойно. Змея? Да. Опасно? Нет. Если ответ на последний вопрос все-таки "да" - ну и что? На земле достаточно места для нас обоих. Ползи с миром, брат. Возможно, ты и ядовит, но ты и на миллионную долю не столь опасен, как Homo sapiens.
Но предположим, что опасность реальна. Предположим, что на улице с большим движением произошла ошибка и столкновение кажется неизбежным. Здесь адреналиновая реакция пожалуй желательна. (Мы говорим "пожалуй", потому что ясно, что она на самом деле может кому-то помочь в этой ситуации.) В любом случае она почти наверняка возникнет, полезна она или нет. В таких обстоятельствах все зависит снова от уровня сознания. У спящего человека тревога может вызвать вместо разумного действия состояние общей паники, в котором центры безнадежно перемешиваются и посылают мышцам столько противоречивых приказов, что наступает полный паралич. Это то, что называется "потерять голову". Менее глубоко спящий человек чувствует адреналиновую реакцию, но вместо того, чтобы впасть в беспомощную панику, может подчинить произведенную этой реакцией энергию и принять соответствующие меры для избежания катастрофы. Наблюдения над собой в кризисных ситуациях постепенно познакомят ученика с его собственным автономным механизмом. Он начнет узнавать в себе "вкус" этой адреналиновой реакции, и научится использовать ее так, чтобы она не вредила его организму. Есть множество вариантов этой реакции, с выделением не только адреналина, но и родственного ему вещества, норадреналина. Реакции страха ("он стал бледен от испуга") сопровождаются сжатием мелких кровеносных сосудов, особенно в лице. Но покраснение, от гнева или от смущения, управляется другим нейрогормоном, ацетилхолином, и его также следует научиться различать на "вкус".
В дополнение к прямому испугу и прямому гневу, которые могут быть мгновенно вызваны какой-то угрозой или спровоцированы, существуют реакции менее очевидного свойства, в которых также играет роль механизм борьбы-бегства. Страх, озабоченность, подавленный гнев также сопровождаются хроническим возбуждением этой системы. Страх может иметь реальную причину - интервью с работодателем, экзамен, вызов в суд, вступление в бой. Но может и не быть никакой причины. Существует состояние неопределенного, "висящего в воздухе", страха, чувство надвигающейся гибели, которое тем более деморализует, что нет никакой причины. "Страх существования", который так близок сердцу одной из школ психоанализа, принадлежит этой категории.
Изучающий творческую психологию не пытается избавиться от этих страхов. Он просто наблюдает и старается как можно дальше отделить свое чувство "я" от физических ощущений, которые он изучает. Через некоторое время он делает весьма любопытное открытие. Усилие наблюдения и неотождествления с изучаемыми ощущениями все больше изменяет сами эти ощущения. Не пытаясь делать этого напрямую ( как может он "пытаться" не испытывать страха?), он научился управлять этими реакциями - и все благодаря тому факту (подтверждение которому ученик может найти сам) , что наблюдение - что означает перенесение некого процесса в самую центральную точку сознания - изменяет сам этот процесс. Оно производит определенное изменение в нервных путях - проводниках страха. Оно направляет энергию в некий другой канал. И происходит то, что кто-то с твердым намерением начинает : "Я наблюдаю сейчас внимательно все физические ощущения этой самой вещи, которую я называю страхом", и обнаруживает к своему удивлению, что никакого страха там больше не наблюдается. Своим усилием он вызвал изменение в своем уровне сознания, из третьего пространства подошел к порогу четвертого. В четвертом пространстве такой страх уже существовать не может.
Есть и другие аспекты работы инстинктивного центра, которые ученик может и должен наблюдать. Наблюдение за колебанием уровня энергии дает некоторое понимание работы большого оркестра желез внутренней секреции, гармония которого изменяется с каждым часом и каждым днем. Биохимическое знание может быть полезным лишь постольку, поскольку оно может помочь назвать различных музыкантов этого оркестра их собственными именами. Можно говорить о щитовидной железе, работающей подобно заслонке в печи и регулирующую скорость обмена веществ. Можно представить себе кору надпочечников, которая поставляет самые разные продукты, управляющие множеством процессов, от откладывания минеральных веществ до реакций на стресс. Можно подумать о половых железах, выделяющих гормоны, которые не только напрямую влияют на наш сексуальный аппетит, но также и на усвоение протеина, на распределение жира и на разнообразные вторичные половые признаки. Можно вспомнить, что гипофиз в основании мозга является дирижером этого оркестра желез, активизирующим посредством своего особого "трофического" гормона ту или иную железу. Мы вспоминаем также, что гипофиз находится под непосредственным контролем инстинктивного ума, к которому гипоталамус подсоединен напрямую.
Но все это книжное знание вторично. Важно непосредственное наблюдение уровней энергии, с целью все большего подчинения их контролю сознательной воли. У человека в распоряжении находится гораздо больше энергий, чем он обычно использует и чем ему обычно известно. Гурджиев сравнивал запасы энергии с аккумуляторами, и говорил, что каждый центр имеет два аккумулятора, из которых он черпает свою энергию, но что существует еще большой аккумулятор, к которому человек может подключиться сам, совершая усилия достаточной интенсивности.
Тот, кто знаком с литературой по хатха-йоге, наверняка сталкивался с упражнениями, основанными на усилиях, которые современному человеку, привыкшему к комфортному жизненному стилю, показались бы героическими или вовсе невозможными. Там есть, например, такое из ряда вон выходящее усилие как выработка внутреннего тепла, которое обязательно для мастеров искусства "туммо", способных при арктических температурах тибетских зим сушить полотенца на своем голом теле.
Сам факт возможности таких мастерских достижений доказывает наличие у человека энергий, обычно им не использумых. В процессе перевоспитания своего инстинктивного центра человек учится освобождать эти энергии. Он учится распознавать те процессы, которыми они вырабатываются и сохраняются. Он должен понять, как применением своей сознательной воли можно корректировать диссонансы в концерте оркестра желез. Некоторые учители с целью приведения ученика в состояние, в котором он сможет измерить свои скрытые возможности и ограничения, используют периоды намеренного стресса. Эти периоды служат единственно тому, чтобы прояснить для ученика некоторые физические факты его организма и его способности. Этот период обычно завершается особой церемонией, которая может принять форму "посвящения", но на самом деле ученик посвящает себя сам. Учитель лишь создает условия, обучает методам, и следит за тем, чтобы ученик не причинил себе никакого вреда.
Такой вид "героических усилий" не может стать постоянным образом жизни. Это лишь средство для достижения того, что А.Х.Маслов называет "вершинными моментами", и достижения их намеренно, сознательными усилиями. Ученик не должен ожидать, что он так и останется на этой вершине, так же как и Эдмунд Хиллари после своего успешного восхождения не мог остаться на Эвересте навсегда. Ему приходится спускаться и возвращаться к менее требовательному уровню существования. Но усилия в ходе восхождения научили его тому, сколько силы он может вызвать в своем организме путем максимального напряжения воли.
Обычно в нашей прекрасно обставленной и оборудованной культуре человеку не много приходится напрягаться. Недостаток физического напряжения вызывает ослабление адренокортикального механизма и следующую за ним необратимую дегенерацию. Изучающий творческую психологию, чьей целью является покорение вершин, а не вегетирование в равнинах, не может допускать в своем теле подобной дегенерации. Ему приходится делать усилия для преодолению своей инерции, снова и снова подводить свой организм к границе возможного. Одновременно он должен внимательным наблюдением научиться распознавать предупреждающие сигналы тела, его, так сказать, красные лампочки. А такие сигналы существуют, и игнорирование их ни к чему хорошему не приводит. Бывает время, когда тело нуждается в покое, когда аккумуляторы по какой-либо причине не заряжены, когда усилие не производит никакой энергии, а только расходует ее.
Польза сверх-усилий имеет границы, даже в самых благоприятных условиях. Кто перешагивает через эти границы, может надолго вывести организм из строя. Солдаты, которые во время Второй Мировой войны в период высадки Нормандии не получали сна в течение целой недели, и при этом находились в постоянной опасности, не достигали вследствие этого никакого "вершинного момента". Они были полностью истощены и выходили из этого испытания на прочность лишь комками нервов, часто с неизлечимыми нарушениями. Не каждый стресс полезен, и "намеренный стресс" должен выстраиваться постепенно, при непрерывном наблюдении предупреждающих сигналов, подаваемых телом немедленно, если перешагнуты границы безопасности. Вершинные переживания зарабатываются лишь долгими, постоянно нарастающими усилиями, которые всегда должны оставаться в границах индивидуального физического типа. Чтобы знать эти границы, нужно изучить особенности своего собственного инстинктивного центра.
Также необходимо научить инстинктивный центр регулировать свое питание. Пищевая интоксикация из-за чрезмерного употребления в пищу животного белка - вполне обычное явление среди стейкопожирателей, ненасытных плотоядных, составляющих большую часть человеческой популяции США. Даже не касаясь морального аспекта мясоедения, достаточно сказать, что тот, кто перегружает себя животным белком без всякой пропорции к своим потребностям, откладывает у себя в кишечнике хорошенький запас продуктов распада и тем самым более или менее хронически отравляет сам себя.  Симптомы такого самоотравления очень легко распознать и так же легко излечить. После недолгого поста нужно лишь внимательно слушать голос аппестата? Это научит наблюдателя держать в равновесии прием и выброс.
Пост - не панацея. Недоедание может иметь столь же катастрофические последствия, как и переедание. Некоторые люди усваивают себе "эзотерические" диеты, как, например, "дзэн-диета". Один из таких энтузиастов в Нью-Джэрси скончался от истощения, после долгого периода упрямого отвергания всякой пищи кроме коричневого риса, каши и чая.   Смелых утверждений вроде тех, что встречаются в книге Г. Осавы (как "Нет ничего проще и легче исцеления рака и других подобных болезней - возвращением к элементарным и естественным пище и питью") должно быть достаточно, чтобы предостеречь ученика от опасности таких практик. Как уже говорилось, совершенных диет не существует, так как потребности организма изменяются каждый день, и питание должно быть отрегулировано так, чтобы удовлетворять эти потребности.
Важная часть изучения инстинктивного центра связана с сексом. Эта функция, встроенная так глубоко в весь механизм жизни, описывается некоторыми исследователями как самостоятельный центр. Если угодно, можно говорить о ней как о независимом сексуальном центре, или "сексуальном уме", который находится главным образом в гипоталамусе, но со многими кортикальными и субкортикальными ответвлениями и гормональным механизмом обратной связи к гипофизу и половым железам. Или же мы можем представить себе сексуальную функцию как часть инстинктивного центра, в котором она, по крайней мере у человека, не работает уже исключительно инстинктивно, но контролируется "высшим разумом" и ограждена всеми видами искусственных табу.
Такое вмешательство головного мозга в сексуальную функцию существует только у человека, являясь, как неустанно проповедовал Фрейд, причиной многих душевных болезней. Это кажется характерным для всего животного вида "человек", что он не способен принимать свою сексуальную функцию так же некритично, как он принимает свою потребность в пище или воздухе. Как интеллектуальный, так и эмоциональный центры вмешиваются в эту функцию, и последствия этого вмешательства в некоторых случаях катастрофичны. На самом деле, некоторые из самых чудовищных картин из истории этого "запятнанного кровью человекообразного" ( как истерия охоты на ведьм XVI-XVII веков) были прямым следствием вмешательства этих центров в сексуальную функцию.
Изучающий творческую психологию, воспитанный в культуре, склонной запирать секс в черный ящик и прятать его под кровать, скорее всего столкнется с трудностями в начале изучения этой функции. Его замешательство, возможно, будет еще усилено влиянием различных непогрешимых авторитетов, особенно со стороны иудео-христианского культа вины, утверждающих, что безбрачие является необходимым условием для "высшей жизни" и воздержание - одной из высших добродетелей. Этот взгляд свойствен не только христианской традиции, он встречается и в буддийском и индуистском учениях.
На самом деле не существует никаких доказательств того, что воздержание от сексуального опыта повышает способность человека достичь четвертого или пятого состояний сознания. Напротив, существует много признаков справедливости обратного. "Борьба с плотью", которая отнимала так много сил у отшельников, монахов и "святых", во многих случаях давала в итоге лишь калек и невротиков, либо одержимых бесом психопатов, чье вытесненное влечение, переоформившись в жестокость и религиозную нетерпимость, побуждало их проецировать свои собственные извращенные фантазии в умы других людей, которых они потом сжигали заживо за такие умопомрачительные преступления, как половые отношения с дьяволом. Признай эти люди свой эрос вместо того, чтобы отрекаться от него, они были бы здоровее, счастливее, социально гибче, и богаче истинной добродетелью и любовью к ближним. 77
Христианская традиция долгое время пыталась упаковать любовь в два разных ящика - один с надписью "святая", другой - "мирская". На это нет никаких биологических оснований. Сексуальная функция может служить средством достижения высших состояний сознания - это факт, хорошо известный в древнем мире, в котором оргаистические ритуалы не были еще преданы анафеме. Такой опыт, однако, возможен лишь тогда, когда сексуальная функция специально приучена к функционированию без вмешательства интеллектуального центра. В нашей же культуре секс все больше становится умственной деятельностью. Мы думаем о нем, пишем о нем, говорим о нем, холодные сексологи составляют о нем статистики, и в итоге весь сексуальный механизм пронизывается вербализмами. Все это, плюс остатки стыда и комплекса вины, еще преследующие нас подобно призракам несмотря на относительную свободу нравов, делает сексуальный опыт недосягаемым для очень многих. Люди просто не способны оставить свой сексуальный центр в покое и отдаться потоку непосредственого эротического становления, той огромной древней силе, в сущности своей благотворной.
Когда сексуальный центр предоставлен самому себе, можно очень многому у него научиться. Он мудр, глубок, древен и очень могуществен. Он может работать на самых разных уровнях сознания. Во втором состоянии, в пространстве снов, он может вызвать переживание всего полового акта, наколдовать любого партнера и, по крайней мере у мужчины, вызвать эрекцию и оргазм. Его действие в третьем состоянии простирается от недолгого расслабления до глубокого переживания, полного понимания и оргиальной силы, способной даже самое подавленное и дисгармоничное существо, пусть на короткий миг, приобщить к этой бессловесной мудрости и древней магии. Работая в четвертом состоянии сознания, она приводит мужчину или женщину в непосредственный контакт с той огромной порождающей силой, которая присутствует везде в природе и которой когда-то поклонялись в лице Эроса и Афродиты. В этом состоянии секс может открыть мужчине и женщине энергетические тайны их тела, которые иначе узнать почти невозможно.
На некоторые из этих тайн намекают различные "тантры", в которых описывается применение "майтуны". В правительственных учреждениях времен британского "раджа" эти практики считались чем-то в высшей степени грубым, и везде распространялся взгляд, что в общем вся "тантра" это что-то непристойное и полностью безбожное. В действительности всякая болтовня о морали в этом случае бессмысленна. Существует аспект физиологической йоги, в котором для пробуждения определенных сил в теле используется сексуальная энергия. Эта практика не имеет в самой себе ничего опасного, но она содержит овладение нервными путями, которые, как у женщин, так и у мужчин, связаны с вызыванием оргазма. Достижение этого мастерства требует специальной работы над сексуальным сознанием, сознательного управления процессами, которые обычно полностью автономны. Намеренно привнесенное сознание улавливает и усиливает нужные сигналы из глубины организма. Практикующий приходит в контакт с глубокими биологическими уровнями своего существа, а также существа своей партнерши, своей "шакти", женского элемента. То, что он при этом узнает, лежит за пределами слов. Описать это он не в силах. Пытаясь это сделать, он только портит себе сам опыт. Символы интеллектуального центра никогда не смогут выразить суть дионисийского переживания.

[...]

Заимствовано с форумов http://sufism.ru

Фотографии разных лет с практикумов и семинаров