Аркадий Ровнер. Беседа о мотивации. Пшада, июль 2009г.

Дискуссия, организованная Евгением Милявским, касалась темы проекта собственной жизни, собственной задачи, условием реализации которых является наличие группы людей, объединенной одной целью, одним направлением.
Речь шла о группе единомышленников, стремящихся к духовному продвижению. Как устроена группа, каковы условия ее существования, как она может работать, что помогает и мешает ее работе? Чем эта группа отличается от любой группы в социуме? Евгений озвучил принципы, по которым работает Институт культуры состояний. Это инициатива, такт, жертва-плата. В какой-то момент в дискуссию включился Аркадий Ровнер.

А. Р.: Я хочу сказать, что в каждой группе – семья ли это, дружба ли это, монастырь, где живут монахи, эзотерическая группа йогов, суфиев – существует история. Иногда эта история длится 5 лет, 3 года, иногда 3 тысячи лет. История – это опыт. Нашему направлению около 15 лет. Это определенный опыт. И поэтому когда новичок, допустим, Анжела приезжает к нам, она попадает в некое более-менее устойчивое пространство.

Когда я говорил с хозяйкой этого дома Лидой, она говорит, что «вы все взрослые, у вас порядок, у вас есть устойчивость». У нас есть устойчивость. Люди, которые ведут наши дела здесь, – вода, кухня, походы – есть опыт, все это не первый раз. Есть чувство ответственности. Поэтому этот опыт превратился в неписаный монастырский устав. У нас есть некоторый неписанный устав, который является результатом нашего опыта. Новички иногда нарушают этот устав. В частности, устав этот включает в себя положение, что нельзя заставлять других беспокоиться и уходить на долгое время по своему собственному желанию, никому не сказав, куда и зачем. Это беспокойство, это огорчение. Такт нам не позволяет совершать это и приносить другим. Но новички по той или иной причине оказываются людьми без обычного для нас такта. Им можно уходить. Никита и Аня уехали в Геленджик. Никто не волновался. Все знали, что они уехали в Геленджик.

Но это к слову. Я хочу вернуться к теме устава. Конечно, у нас есть определенные налаженные отношения, структуры, которые мы не нарушаем. И в этот смысле инициатива ограничена. Она не безграничная. Т.е. мы можем позволить людям быть инициативными в определенных пределах. В этот смысле мы похожи на производство, на какое-то социальное учреждение, где тоже ограниченная инициатива поощряется. Я хотел бы сравнить наше направление, во-первых, с чисто социальной структурой и с определенной духовной структурой – например, с монастырем или с любой структурой, которая исповедует определенную идеологию. Есть группа Алана Франсиса, которая приедет сюда, когда мы уедем. Это тоже определенное направление – направление Алана Франсиса. Это тоже монастырь. Это направление связано с уверенностью Алана Франсиса, что он последовательно и жестко проводит гурджиевскую работу. И Алан Франсис, и его последователи считают, что мы не чистые гурджиевцы, а может, даже вообще не гурджиевцы, дилетанты и так далее. Т.е. здесь есть разница, отличие нас от социальной структуры и духовной структуры, которая скована определенной идеологией. У нас тоже есть идеология. И наша идеология сводится к некоему пониманию, которое мы стараемся постоянно варьировать, постоянно изменять. Вот мы поработали здесь на двух застольях с идеей человека номер 1, 2, 3, 4 по эннеаграмме Гурджиева. Мы не всегда работаем с этой структурой. Может быть, мы никогда с этой структурой практически не работали. В другие разы мы работаем с другими идеями и структурами. Тем не менее у нас есть некие базовые идеи, которые сейчас я с трудом мог бы определить. Для этого понадобилось бы 6-8 часов напряженного размышления, лекторства и т.д. В частности, две аксиомы, о которых писалось на сайте Института культуры состояний, которых мы придерживаемся… Одна аксиома гласит, что человечество находится в ущербном состоянии. Это очень похоже на христианское утверждение, что мир во зле лежит. Или на гурджиевское утверждение, что люди спят. Второе утверждение: нет более важной у человека задачи, чем работа с состояниями, т.е. стремление к высоким состояниям. Это тоже похоже на христианское утверждение, что нет ничего важнее спасения души. Мы тоже говорим часто: спасение из беды, спасение из ущерба. Или гурджиевское утверждение, что пробуждение является нашей целью. Вот такие 2 аксиомы, которые вовсе не являются аксиомами. Просто кто-то их вынес. Есть более важные у нас аксиомы. Я все-таки не удержусь и приведу одну из них. Гурджиев работает с христианской метафизикой. Те, кто заглядывал в его книги, знает, что он постоянно ссылается на нашего общего Отца, т.е. Господа Бога. И он никогда не говорит о восточных системах, таких как даосизм, буддизм, джайнизм, где нет Бога вообще. Или боги ограниченны. В буддизме, например, положение человека намного выше, чем положение бога. Есть мир богов, есть мир демонов, животных. Но положение человека выше, потому что человек может достичь нирваны легче, чем животное, бес и Бог. Богу мешает то, что он живет во множестве раев, и в этих раях ему хорошо.

Мы позволяем себе принимать одновременно и восточную «безбожную» метафизику, и западную, иудео-христианско-мусульманскую монотеистическую метафизику. Меня лично не смущает то, что мы являемся одновременно исповедующими две противоположные иди 5 противоположных точек зрения. Мы ищем не то, что эти традиции разделяет, а то, их соединяет. А соединяет их многое.

Но я это развивать не буду. Я хочу поправить ситуацию с очень важным упущением, которое здесь, на мой взгляд, произошло. Когда мы говорили о инициативе, такте и плате, мы забыли о самом главном. Мы забыли о том, для чего нужна эта инициатива, этот такт и за что мы платим. Мы говорим: да, нужно платить, да, нужна инициатива, но мы все покупатели, а каков товар, чего мы все хотим купить нашей платой, нашим тактом и нашей инициативой? И вот здесь мы очень близки к буддизму, к дзен-буддизму. Мы вслед за дзен-буддистами говорим русской присказкой: «Пойди туда, не знаю куда. И принеси то, не знаю что». Мы отважно говорим, что мы стремимся к чему-то, у чего очень много названий. Но назвать это окончательно мы не можем. Мы называем это и Царство небесным, и пробуждением, и спасением. А чаще всего мы тактично воздерживаемся от того, чтобы определять то, что нельзя определять. Определив, мы забиваем гвозди, определив, мы создаем рамки. Но то, к чему мы стремимся, находится за пределом предела пределов, за пределом нашего понимания. Наше понимание – это очень ненадежная вещь. Мы стремимся к тому, что находится выше нашего разумения. И за это мы платим. Мы стремимся к тому, что находится за пределом социума. Слова «духовный мир», «духовные блага», «благодать» - это все слова, которые могут нас сбивать с толку, которые могут нас убить, наше движение. Т.е. мы отваживаемся не только принять противоречивые духовные системы, мы отваживаемся стремиться к невыразимому, к тому, что выше нас. Мы в этом смысле идем вместе с последователями всех мировых традиций. Но в христианстве есть набор идей, в исламе тоже набор понятий, в иудаизме, буддизме и т.д. Буддисты стремятся к нирване. Мы целомудренно не называем своего бога никаким именем. И ради этого мы проявляем инициативу. И наша главная инициатива – это не улучшить наши здесь групповые структуры, это не усовершенствовать наши практики, нашу метафизику. Наша главная инициатива направлена на достижение высоких состояний и связанных с ним высоких реалий. Наш такт нужен нам и прежде всего для того, чтобы мы бестактно не портили, не искажали то, к чему мы придем. Иоанн Предтеча говорил: «Выпрямите пути к Господу». Он не говорил, в каком виде придет Господь. Мы комнату готовим. Этой комнатой является наша душа. Мы не знаем, кто придет – Аватар, Махди или Архангел Гавриил. И придет ли, не знаем. Но мы очищаем пространство. И это основа основ нашего стремления. Для этого нам нужен такт. Бестактные, мы бы поставили кресло и сказали: Бог сядет здесь. Или зажгли бы свечи. Алтарь бы создали и сказали: Бог воспринимает благоухание этих благовоний. Или положили бы бананы. В Нью-Йорке я видел, как слона Ганешу поливали апельсиновым молоком, маслом. Мы этого не делаем. Мы бестактно не даем заранее определенный вид тому, чего мы ждем и к чему стремимся. Мы не просто ждем. Мы делаем усилия. Ну и, наконец, наша плата – это прежде всего плата за это неизъяснимое. Нам близки какие-то духовные движения. Нам близок Гурджиев, нам близок Григорий Палома с его идеей умной молитвы и молчания. Нам близки какие-то философы, какие-то поэты, какие-то явления окружающего мира. В этом смысле мы отличаемся от всех, известных мне, духовных направлений. Потому что даже самые продвинутые направления имеют определенную готовую ориентацию. В этом смысле у нас нет идеологии, потому что мы утверждаем, что наша цель выше любых идей. Мы не утверждаем, что мы выше. Мы прекрасно осознаем свою ничтожность.

Подумайте об этом. И подумайте о вашем духовном пути и о том, куда вы движетесь, какие вас привлекают духовные направления, религии, чего вы хотите. Принимаете ли вы все в буддизме, который вас влечет? Или в шаманизме. Или в христианстве.

Я не скрываю, что то, что мы делаем, это эксперимент. И это синтез. Но синтезом является любое серьезное духовное движение. Синтезом было христианство. Иудаисты были в ужасе от Иисуса и от апостолов, потому что такие вещи, которые привнесли первые христиане, были недопустимы в монолитном гомогенном иудейском космосе. Индуисты были в ужасе от Будды. А Мухаммед так вообще, извините, слепил иудаизм с зороастризмом, христианством. Там просто навалено, если вы почитаете Коран об Аврааме, о царе Давиде… Там просто пересказ, довольно вольный, тех вещей, которых Мухаммед синтезировал. Таким же синтезатором был Гурджиев. Вам известно с его слов, что он с группой друзей отправился искать Традицию, потом они встретились и сложили вместе свои знания. Так он это и описывает. Т.е. кто-то признается, что он занят синтезом, кто-то не признается. Мы признаемся. Мы не просто лепим мозаику, мы ищем гармоничную, пластичную форму. Такт имеет не только этическое содержание. Но гармоническое и пластическое. Такт – это слово, используемое также в музыке. Музыкальный такт – это определенный ритм, повторяемость, пластика. В танце используется такт. Такт – взаимоотношение с людьми. Тактичность к друг другу. Все вместе мы принимаем. Под тактом мы видим и слышим меру. Но прежде всего это тактичное отношение к высшему.

Мы ищем друзей, которым близко то, что мы делаем. Мы существуем 14 лет. Мы нащупываем свой путь. Приглашаем разных инструкторов, учителей российских, из-за границы, чтобы они работали с нами. Нам не опасна никакая идеология, потому что наша идеология растворяется в невыразимом. И если человек начинает нести нам что-то очень тяжелое и на нас накладывать, как печать, мы ускользаем. Что же касается меня, я постоянно ухожу от того, что делаю сегодня, чтобы завтра делать и говорить другое. Потому что дело не в словах. А за тем, что стоит за словами.

Может быть, надо подумать об этом, переварить, принять, согласовать. Человеку, укорененному в христианстве, очень тяжело будет понять наше тяготение также к иудаизму, исламу, буддизму. Тяжело в душе своей это согласовать. Вопреки логике. Надо это пережить.


Беседу записала Ирина Зверева

Фотографии разных лет с практикумов и семинаров